Татьяна Леонтьева - Полтора килограмма соли

Примерно так же, по касательной, прошел мой переходный возраст. Я пересидела его дома. Боже мой, что творилось с моими подружками, когда всем нам стукнуло четырнадцать! У них завелись свои компании. Белка рассекала на мотоцикле с двадцатилетними парнями. Наталка стала тусить с неформалами. Обе вовсю «задружили», задымили сигаретами и очень скоро лишились невинности.

Я понимала, что безнадежно отстала, но была парализована страхом, что все это «неправильно» и так не годится. Девчонки звали меня, пытались растормошить и познакомить со своими новыми друзьями. Я притаскивалась на какие-то сходки, видела, как люди пьют и курят, ужасно пугалась и смотрела на часы: не опаздываю ли я домой? В разговорах этих ребят мелькали такие темы, как «уход из дома» и «привод в милицию». Запретная зона звала, но пока не очень настойчиво. И так я раскачивалась, сидя дома с книжкой и строча в девичий дневник жалобы, что, видать, со мной что-то не то. Я же тоже очень хочу «задружить» и лишиться невинности и, наверное, давно пора попробовать сигареты и алкоголь. Но как увязать это с тем, что я должна быть дома в десять вечера, – этого я не понимала. То, что «дружба» может проистекать как-то без бухла и сигарет, даже не приходило в голову, потому что у всех вокруг это получалось только в таком, полном наборе.

Я была влюбчива, я прошла все полагающиеся этапы. Одноклассники. Потом Джон Траволта, Дэвид Духовный и Кайл Маклахлен. Потом страшеклассники. Потом ребята из чужих компаний. Однако старшеклассники и чужие ребята почему-то не спешили ответить на мои чувства, равно как и Джон Траволта. Мои порывы не находили никакого выхода, я подолгу рассматривала себя в зеркале и искала изъян. Наверное, жизнь не складывается потому, что я ношу очки. Вот в чем дело.

К шестнадцати годам Наталка сменила прежнюю компанию ровесников, держащих сигареты в рогатках из щепочек (чтобы мама по запаху не попалила), на более продвинутую. Это были «олдовые» музыканты, то есть, по нашим представлениям, взрослые. Двадцати-, двадцатипятилетние…

Леня был вокалистом в группе, а Андрюша – флейтистом. Мы с Наталкой стали бегать к ним на репетиции и концерты. Обе по уши влюбились в Леню. Он выбрал Наталку, и мне опять пришлось сидеть со своей влюбленностью один на один.

Весь этот сюжет был просто утоплен в алкоголе, так много и так часто выпивали в этой компании. Разбавленный спирт и дешевый портвейн из пластиковых бутылок. Мы поздно являлись домой. Родители стояли на ушах, обзванивали морги и больницы. А нам вроде и было стыдно до дурноты, но остановить все это не было никаких сил. Ну что вы, ну музыканты же, стихи пишут, песни сочиняют… Такое дело!

Одним махом я перепрыгнула черту, не успев и пикнуть. И вот уже меня окружили наркоманы, маньяки, бомжи и привидения. Запретная зона наконец приняла в свои объятия. Жизнь сделала изгиб.

Я никогда не читала так много, как тогда. Из новой компании на меня повалились незнакомые имена писателей, и оказалось, что домашних книжек мне недостаточно. Я стала ходить в библиотеку и покупать книги в букинисте на карманные деньги. Сартр или Ремарк потом догнали меня в школьной программе, а вот о Генри Миллере на литературе ничего не рассказывали… Все это изучалось мной ночью на подоконнике, куда я переехала из туалета.

В старших классах мы уже не ходили в поэтический кружок и Ярославцева совсем забросили. К нему подтянулись пятиклашки, а нам стало как-то несолидно. Выросли. Все дети талантливы, но отнюдь не каждый потом до старости пишет стихи, да еще и толковые. Из нашего кружка ни одного поэта не вышло.

Тогда мы с Наталкой уже хорошо освоили центр. Там обитали наши музыканты. Всякий раз, проходя мимо Писательской, я говорила Наталке, что нужно навестить Ярославцева. И вот однажды мы наконец заглянули.

Это было вдень Ивана Купалы. К вечеру ливанул дождь с градом, бешеными потоками несущийся по асфальту к канализационным люкам. Пробежав от остановки до писателей, мы обе оказались мокрые насквозь.

И вот мы возникли на пороге, как две принцессы на горошине. Писатели были на месте. Ярославцев, как обычно, сидел уткнувшись в рукописи. Коваленко читал у окна, тоже как всегда. Оба что-то потягивали из рюмочек, какой-то коньячок. По-рабочему так, непразднично.

Нас немедленно напоили чаем. Коваленко предложил коньячку.

Ярославцев приставил указательный палец к переносице и смущенно проговорил:

– Не рано ли… девчонкам?

– Ты что, Кеш? – удивился Коваленко. – У тебя девки, гляди, какие здоровые. Уже, наверное, романы крутить с ними можно. Вышли из нимфеточного возраста.

Мы совсем по-нимфеточному захихикали, по обыкновению делая друг другу знаки.

– Вот ты уже столько лет с ними занимаешься, – продолжал Коваленко. – И неужели, Кеш, у тебя ни с кем из них не было романа?

– Нет, – развел руками Ярославцев.

Я улыбалась.

– Ты посмотри, какие у нее ямочки, – указал на меня Коваленко.

Ярославцев попытался свернуть разговор на другую тему, и мы, как раньше, взялись читать стихи. Коваленко похвалил один из моих опусов, сочиненных ночью на подоконнике. Достал свою новую книжку и написал что-то на титульном листе. Протянул молча мне.

Наталка заторопилась к музыкантам, несмотря на дождь. Я решила задержаться и вышла ее проводить.

– Танька-Танька, Коваль-то на тебя глаз положил.

– Да не, – отмахнулась я. – Это ты ему понравилась.

– Ты что! Хоть убей! Он тебя хочет. Книжку-то тебе подарил.

– Да это нам обеим!

– Ты чё? Один шаг – и Коваль твой!

– Ой, Ната, иди уже, скажешь тоже!

– Да сто пудов!

Наталка убежала, а я вернулась и все сидела, прилипнув к стулу. Мне не хотелось уходить, и я как будто чего-то ждала. Хотя поводы сидеть уже вроде исчерпались.

– А я, Танечка, как раз собирался уходить, – поднялся Коваленко. – Могутебя подвезти до университета. Тебе ведь в ту сторону?

Я мелко закивала. Хотя жила совсем в другой стороне, противоположной.

Мы вышли во внутренний двор через какой-то магазин одежды. Там нас дожидалась машина, но уже не та белая японская, а какая-то серебристая. Я неловко полезла на переднее сиденье. К этому привычки у меня не было. В нашей семье машина была только у дедушки, в деревне он возил нас за грибами в оранжевой «Ниве». А в городе ездить в автомобиле приходилось по каким-то невеселым поводам, например отвозя собаку к ветеринару. Мама просила соседа, и это всегда было неудобно. На такси я не каталась, не было нужды, город маленький. В общем, в машине я не знала, куда деть руки. Поправляла юбку: не слишком ли высоко задралась?

– Пристегнись, – скомандовал Коваленко.

Я засуетилась, отыскивая ремень. Коваленко наклонился ко мне, выдрал ремень из-под моей юбки и сам его застегнул. Я заволновалась и стала смотреть моему водителю куда-то в коленку. Стройные ноги в белых брючках. Что за ерунду мы про него выдумывали, маленькие жестокие дуры. Какой породистый дядька!