Татьяна Леонтьева - Полтора килограмма соли

Ну ладно, это к слову. Перед Москвой Янка себе все зубы отремонтировала и все, что нужно, приладила. Теперь у нее голливудская улыбка, а вся бандитская харизма пропала. Зато Янка может открывать зубами пивные пробки.

…Переехав в Москву, она вообще ходила объявления срывала – за деньги. Вроде того, что очищала водосточные трубы – отличное начало московской карьеры. «А что, – говорит Янка, – зато Москву узнала как следует. Опять-таки, пешие прогулки…»

Ну а потом всякие журналы, корректура, то-сё. Вот уже Янка и выпускающий редактор. А вот ее пригласили преподавать в МГУ.

Янка поработала там полгода, а потом сбежала в Питер к Алене, большеглазой носатенькой девушке с мраморной кожей и литой прической. «Ну его, – сказала, – этот МГУ. Мне моя личная жизнь дороже».

Янка часто приговаривала, что плевать она хотела на научную карьеру и что она лучше будет клеить коробочки на досуге, чем впахивать двенадцать часов в сутки, пусть даже и за сто тысяч рублей. Но я думаю, если Кевич возьмется клеить коробочки, то это, наверное, будут какие-то золотые коробочки…

Так Янка двинулась в сторону фриланса и дауншифтинга. То есть, по-русски говоря, удаленной работы и жизни в свое собственное удовольствие. Тут надо сказать о Янкиных удовольствиях и о ее патологической удаче в любви. С личной жизнью у Янки всегда все о'кей. Собственно говоря, она у нее всегда есть – личная жизнь. В отличие от меня или Феди…

Это Янка себе однажды загадала. В общем, первая любовь у нее выдалась какая-то не очень счастливая, и Янка, как это бывает в нежном возрасте, решила покончить со всем разом и съесть баночку папиных антидепрессантов. Заглянув на донышко, Янка подумала, что надо оставить пару таблеток для папы. Они пригодятся, когда он обнаружит свою мертвую дочь. Это решило дело: до смертельной дозы не хватило аккурат двух таблеток.

Прочухавшись, Янка решила, что больше никогда не будет страдать из-за любви. И с тех пор ни дня не провела в одиночестве.

Год назад Ковален уехал от меня первый раз надолго. Тогда мы с Янкой стали встречаться в «Килл Фише» на Петроградке. Никто из нас на Петроградке не живет. Мы ее выбрали как географическую середину между ее Озерками и моей Пряжкой. Чтобы никому обидно не было до дому добираться.

«Килл Фиш» – демократичное заведение. Подвальные интерьеры и дешевое пиво делают свое дело, и в пятницу в баре не протолкнуться, воздух сгущается от табачного дыма, одежда липнет к телу, и очень хочется разуться. Но мы встречаемся не только в пятницу, айв понедельник или во вторник, и вообще когда угодно. Настам знают в лицо и не выгоняют даже тогда, когда мы начинаем петь «Катюшу» или гимн Советского Союза. За соседним столиком в это время уже бьют посуду, так что мы не особо-то привлекаем к себе внимание. Музыка, кстати, там хорошая, бывают «Дорз» и «Нирвана», не говоря уж про всякие «RHCP». Так что с «Катюшей» – это мы зря, может быть, в самом деле.

Обычно мы берем сразу по два бокала, чтобы не бегать в очередь. Через час становится понятно, что мы трещим о всякой ерунде вроде забавных опечаток, последних прочитанных книжек и подслушанных в метро диалогов. А до сути так и не добрались. Третий и четвертый бокалы уже ощутимее подталкивают к задушевному разговору. Но в этот момент начинает звонить Алена и спрашивать, когда Янка вернется домой.

Собственно, сначала мы хаживали в «Килл Фиш» вместе с Аленой. Янка брала Алену за руку, и они садились напротив меня, обе широко улыбаясь. Долго изучали меню и заказывали какую-нибудь еду. Я никогда не заказывала еду и ограничивалась пивом, пыталась экономить. Вообще, как-то неудобно, когда кто-то ест, а кто-то нет. Девчонки заботливо протягивали мне кусочки со своих тарелок, а я вежливо отказывалась. А поскольку роту меня был не занят, я изо всех сил поддерживала беседу. Но сколько бы я ни старалась, все равно она очень скоро давала неизбежный крен. А к концу вечера заваливалась напрочь с летальным исходом.

В лучшем случае я пересказывала незначительные происшествия последних дней, переводя взгляд с Янки на Алену и с Алены на Янку. Мол, того, я для вас обеих это говорю, мы же втроем беседуем. Алена улыбалась. Янка кивала.

В худшем случае я начинала говорить о литературе. Тогда Янка прекращала жевать и активно вовлекалась в разговор.

– Нету, блин, крупных форм! – кипятилась я. – Ну вы знаете хоть один современный хороший роман? Роман вымирает! Одни рассказы остались!

– Ну почему? – поправляла Янка очочки, как на лекции. – Рубина, Улицкая. Пелевин меня каждый раз радует. Ты не права. Пишут нынче романы. Вполне себе романы. Просто это другие романы, не как в девятнадцатом веке.

– Да нуты брось! Это у Улицкой – роман? Да этот «Шатер» – это манная каша, а не роман.

– Но зато «Казус Кукоцкого»?

– Нуда, «Даниель Штайн», не спорю, это вещь. Но «Шатер»!..

И тут я замечала, что мы с Янкой трындим как заведенные уже полчаса, а Алена сидит и улыбается. И молчит. И я прямо кожей начинала чувствовать, как у нее уже мышцы лица устали держать улыбку.

– А тебе, Ален? Как тебе Улицкая? – заботливо спрашивала я. Таким тоном хозяйки предлагают скромным гостям добавки.

– А я… – тихонько говорила Алена, – а я Улицкую не читала.

Тут самое главное было не сморгнуть. Не отвести взгляд, не крякнуть. В конце концов, ну что такого. Ну не читала. Мало ли кто чего не читал. Я иногда сама такое могу сказануть – хоть стой, хоть падай. Однажды брякнула в приличной компании, что Зощенко умер до революции. На меня еще долго потом поглядывали как на прокаженную.

Ну а мы с Янкой? У нас вообще пальцы по три сантиметра, и ходим мы со скоростью шестьдесят километров в час. Вы не знаете эту историю?

Как-то раз нам с Федькой попалось в руки издание конца девятнадцатого века с интригующим названием «Введение в психиатрическую клинику». «Психиатрическая клиника» предлагала занимательные тесты для больных. В одной из граф приводились варианты ответов, а в другой – соответствующие диагнозы. Федя тестировал меня, спрашивая, сколько дней в году, и все такое прочее. И приговаривал: «Ну вот, сейчас ты отвечаешь, как имбецил». «А сейчас – как параноик».

В общем, окончательно я срезалась на вопросе про длину среднего пальца. Ну, простой такой вопрос на координацию в пространстве. Я растопырила пальцы и мысленно прошагала вдоль среднего сантиметровыми отрезочками. Раз, два, три. Ну, и еще, наверное, половинка.

– Тридцать пять, – сказала я.

– Чего – тридцать пять? – Федя вскинул брови.

Некоторое время я мешкала. Честно говоря, меня охватила паника, потому что я вообще перестала соображать, сколько сантиметров в метре, ну и так далее.

– Миллиметров, – неуверенно промычала я. – То есть три с половиной сантиметра.