Владимир Владыкин - Распутица. Роман в пяти частях

После каждого нового глотка вина Юлия замечала, как неудержимо пьянела, чего с ней, пожалуй, ещё никогда не бывало. Она всегда на какие-либо праздники или дни рождения строго придерживалась рамок приличия и выдерживала их до конца застолья. Кажется, только недавно она сказала себе, что ни ему, ни себе не позволит скатываться до пошлости и фривольности. И вот какая-то неведомая сила увлекала её от себя прежней и вводила в образ распущенной женщины. Удивительно, что она отдавала отчёт в том, что сейчас с ней происходило, но никак не могла обуздать вкравшегося в душу беса, толкавшего её к необдуманным поступкам. Причём чужой голос нашептывал ей: «Ничего страшного не произошло, ты отдыхаешь после долгих дней одиночества, тебе всё простительно, он увлечён тобой как лучшей женщиной, будь с ним смелей». И Юлия ему непроизвольно улыбнулась (показалось, что опять двусмысленно), чувствуя, как в груди что-то дрожало, словно томительная сила вырывалась из неё, и вот уже будто никакие условности её не сковывали, она была готова на всё…

Они выходили танцевать и потом снова усаживались, чтобы выпить и закусить под весёлые пустые разговоры. Иногда она пила вино и к закускам даже не прикасалась, поскольку думала, будто хмель больше её не разбирает. Потом вели беседы на разные темы, в чём задавала тон – после уточнения имени – всё-таки не Лара, а Лера, которая Юлии стала чем-то даже нравиться. Она приглашала её в туалет, где курила и расспрашивала о жизни, предлагала той закурить. И та, сроду не бравшая в рот сигареты, вдруг закурила. Но от одного ароматизированного дыма табака закашлялась и отчаянно бросила сигарету в урну. В туалете стояло густое облако дыма и возбуждённо звенели женские голоса. Похоже, кто-то чересчур громко выяснял отношения из-за одного и того же мужчины, обзывая друг друга шлюхами. Юлии было унизительно всё это выслушивать, словно оскорбляли её саму, и она торопила Леру скорей уйти отсюда. Её товарка поражалась, что Юлька вела себя как ребёнок, сбежавший в ресторан от суровой опеки родителей, где никак не ожидала столкнуться с мерзкими выходками женщин лёгкого поведения (что они ни больше ни меньше такие, уже не вызывало никаких сомнений). Разве можно ссориться из-за мужчины? Так поступают только молодые парни, когда увлечены одной и той же хорошенькой девушкой, что в своё время она сполна испытала в речном училище. Но об этом периоде своей жизни она очень редко воспоминала – только при случае, вот как сейчас.

Юлии было несказанно весело, что она уже перестала упрекать себя в нарушении условностей, рамок которых она должна неуклонно придерживаться. А вечер между тем вступал в фазу своего наивысшего накала. Николай приглашал и приглашал танцевать, и они движениями своих тел старались попадать в так музыки. На них даже засматривались мужчины и женщины – пожалуй, больше на неё, чем на него, что Юлию очень радовало, потому что она понимала, как это здорово – предаваться тщеславию. Причём она уже давненько этого чувства не испытывала. Кажется, Николай был ослеплён ею полностью, осыпал её признаниями в любви, отчего она испытывала счастье, чего иначе и быть не могло. И Юлия, в упоении от этого чудесного вечера, часто смеялась своим мелодичным приятным голосом. Она даже пыталась пропеть куплет из «Сильвы». А Николай, восхищённый её красотой и околдованный её голосом и таким чудесным пением, просил продолжать. Но Юлия, увы, больше слов не знала…

Она помнила, как Николай заказывал для неё вина, чему нисколько не противилась и с удовольствием пила наравне с мужчинами, чего опять-таки с ней ещё не случалось. Но в своих действиях она не отдавала себе отчёта, уж очень необычайно весело для неё проходил этот вечер. А потом как бы исподволь наступило сумеречное сознание: она уже почти не видела окружающих, а когда они последний раз танцевали, Юлия себя уже не помнила. И очнулась в чужой квартире, причём она смутно помнила, как Николай раздевал, отчего её охватывал безудержный смех. Потом непроизвольно, как бы сами по себе, лились по щекам слёзы. Юлия плакала от жалости к себе, которая переполняла всю её душу оттого, что оказалась в беспомощном состоянии, а мужчина так легко этим воспользовался. Он, похоже, обладал ею столько, сколько хватало у него на это сил, – с первобытной ненасытностью; она чувствовала себя во власти сильного мужчины. Его волосатое мускулистое тело щекотало грудь, соски, так повторялось, кажется, раза два. Юлии показалось, что этот любовный дурман она видела во сне, точно со стороны. И вот она наконец пробудилась, испытала стыд от сознания того, что Николай воспользовался её беспомощностью. Конечно, она не знала, как бы отдавалась ему, если бы была во вменяемом состоянии… Но всё уже осталось позади, о чём ни капли не жалела…

Когда он утром при всём своём параде военного вошёл к ней, Юлия увидела его, точно впервые и удивилась про себя тому, что вчера этот мужчина так легко напоил её и теперь, наверное, думает, что она всегда это делала и с другими…

– Ты уже уходишь? – спросила она.

– Да, труба зовёт, а ты оставайся до вечера, когда я приду со службы. Ты говорила, что у тебя выходной?

– Нет, не могу. Я детей оставила сестре. А ей тоже на работу…

– Хорошо, иди хоть позавтракай, я кофе приготовил.

– Не хочу пока, голова лопается. Зачем ты напоил меня, ведь я столько никогда не пила? – упрекнула она мягко, даже ласково.

– Так я же тебе, дорогуша, насильно не заливал, – усмехнулся ехидно он.

– Ты думаешь, я нарочно напилась? Я даже не знаю, как это произошло, будто в помойную яму провалилась. Что же ты со мной сделал? – вздохнула она, покачав головой, не глядя на него.

– Это ты со мной, а не я! Подъём, подъём, моя хорошая!

– Ты меня прогоняешь? – удивилась с обидой в голосе она.

– Нет, конечно, оставайся хоть навсегда. Видишь, – он обвёл комнату рукой, – живу в этом логове один, как бирюк. Жена отхватила полквартиры. И оставила тумбочку, диван-кровать, стол да пару стульев, остальное пришлось покупать…

– Имела полное право. У неё же твои дети.

– Одна дочь, а сын – полковника Журыкина, вот и обеспечил бы её жильём…

– Ты правда хочешь, чтобы я жила у тебя?

– Сколько можно твердить одно и то же, моя хорошая? – он деланно вздохнул, затем решительно, как она ни противилась, стянул с неё одеяло.

– Ой, Коля, какой бесстыдник! Ты такой грубый? – она закрывала руками интимные места.

– Грех скрывать потрясающеё тело! Ты настоящая Афродита или Венера. Но очень жаль, что мне пора на службу. Вот тебе ключ, – он положил на тумбочку для постельного белья. А потом наклонился, поцеловал, встал и пошёл от неё задом, чуть не наткнувшись на стул. Ей не было смешно, ей было просто грустно, что вчерашний вечер и затем ночь пока не прояснили то, что ожидало её в ближайшем будущем.