Ирен Беннани - Les promeses – Обещания. Криминальная мелодрама

– Послушайте, у вас тоже есть близкие женщины, и они не простили бы вас, если бы узнали об этом!

К счастью, один из них, что был старше и немногим мудрее, воспринял мои мольбы… В течение нескольких часов они надо мной издевались, пока он находился «на стреме» там, у реки.

Жестикулируя, он приказал им отстать от меня, бросив в овраге…»

Когда стало светать, Таня очнулась и дошла до трассы, откуда ее подвезла попутная машина. Я сидела напротив подруги, слушала Таню и плакала вместе с ней, понимая, что она многое не договаривает, скрывает от меня, опасаясь чего-то.

А затем она стала вести себя особенно странно: то как-то сникнет, то безудержно веселится. Что же ее так пугает? Почему она игнорирует мою помощь и наотрез отказывается идти в полицию, желая лишь одного – быстрее уехать в свой город?

Теперь я смотрела на Таню, сочувствуя ей. Она вновь твердила свое:

– Я хочу уехать – любыми путями, как можно скорее.

Стараясь щадить Татьяну, я не стала больше расспрашивать ее о ночном происшествии.

Теперь по Таниной просьбе мы вечерам бывали на набережной другого района. Кто не желает ее присутствия здесь? Это оставалось для меня загадкой. Теперь у Татьяны было одно желание – забыться; я перестала ее заставать дома днем, она старалась бывать среди толпы, возвращалась, буквально изнемогая, падала на кровать, чтобы немедленно заснуть и утром начать все заново. И все-таки Таня еще не хотела покидать юг, который так обожала.

Неожиданно ей позвонил любовник из Санкт-Петербурга:

– Танечка, возвращайся, я так по тебе скучаю, – не теряя надежды, он продолжал ее уговаривать: – Перестань на меня сердиться, я прошу тебя по-хорошему.

– Да ну? А что дальше?

Я не слушала их, но из диалога поняла, что сейчас Таня в действительности не желала и не спешила туда возвращаться.

Однако следующий вечер изменил ее планы. Мы были в небольшом уютном ресторанчике на набережной, и она кокетничала со своим питерским приятелем, когда неожиданно лицо ее приобрело вид гримасы – казалось, она увидела привидение. Она снова начала плакать. На все вопросы она отвечала несвязно и стала нести какую-то околесицу, заявив в итоге, что завтра она любыми путями должна уехать. Я пыталась ее уговорить подождать неделю, когда, наконец, в кассах появятся билеты обратного направления; в конце августа самый пик отъездов, начинается учебный год, и билетов на ближайшие сутки нет. Но на следующий день, по всей видимости, каким-то образом ей удалось уехать. Билета на поезд у нее не имелось, но Татьяна, заверив меня, что ждет встречи с попутчиком, который, по ее словам, едет в Питер и устроит ей место в поезде, рассталась со мной на перроне.

Вечером она не появилась, и, решив, что поездка ее удалась, я спустилась в район набережной, направляясь в кафе. Все выглядело как обычно, но там за столиком я вновь увидела ее приятеля, который общался с ней накануне событий. Беседуя с ним, я попыталась выяснить правду. Из разговора я поняла, что в тот вечер, когда Таня потеряла часы, она не заходила к нему. Я помнила мой недавний с ней разговор до злосчастного вечера и думала: «Зачем на следующий день она просила меня быть дома и ждать ее прихода, когда она поищет свои часы у знакомого? Затем она должна была вернуться ко мне в тот вечер, когда я ее не дождалась. Почему же она задумала обмануть меня, чтобы уйти на набережную одной в день ее похищения? Что она скрывала? Или кого я не должна была видеть? Почему же ее присутствие здесь стало нежелательно?»

Она говорила, что боится, что ее найдут и в Петербурге, сказав, что все из-за меня. Выходило, что я причина ее отъезда и по моей вине Татьяне пришлось покинуть юг. Я подумала: «Кто-то недоволен нашей дружбой?» Наскоро уехав, Таня мне больше не звонила, я не получала ответа на свои письма к ней. Я помню ее последние тревожные слова на вокзале о том, что она хочет свести счеты с жизнью: «Приеду в Питер и повешусь – я устала, я не могу больше жить». Меня пугало, беспокоило ее состояние, когда я пыталась разобраться в причине сказанного ей тогда.

Все мои попытки докопаться до истины подтверждали мои вполне обоснованные сомнения, вызванные ставшими в последнее время неадекватными Таниными поступками. Все сводилось лишь к одному, что Таня употребляла наркотические средства, вероятней всего таблетки. И поскольку приятель ее был врачом, то после ее отъезда в нашей беседе с ним о Татьяне он мне объяснил, чем, скорее всего, вызвано ее странное выражение глаз и такое же поведение, смена ее настроений. В начале Таниного приезда меня удивляла ее работоспособность, а затем ее бесстрашие и фразы, что ничего с ней никогда не случится, постоянно какое-то стремление любым способом заработать как можно больше. Получается, она работала на износ, понимая, что для очередной дозы ей необходимо иметь деньги.

Я терялась в догадках, и единственное, что припоминалось, – это последний вечер с Альбертом, когда она увидела каких-то знакомых и вскользь упомянула о какой-то передаче для нее от приятелей в кепке. Но тогда я не обратила внимания на то, что не видела, чтобы ей вечером действительно что-то передавали. Хотя я недавно предупреждала ее, говоря, что ей нужно вести себя осторожней, намекая на ревность того человека, которого охранял Ваня, я не догадывалась тогда, что за всем этим стоит не ревность, а другое. Может быть, и правда неведомый мне человек настаивал на отъезде Татьяны, но, вероятно, она оказалась причастной к делам Ваниного босса.

После отъезда Татьяны наступило время, когда я общалась в основном с Вероникой. Длинные монологи на ее кухне и потерянное время осенними вечерами наводили на меня еще большую тоску. Я всегда откровенна с близкими мне подругами, но, общаясь с Вероникой, я интуитивно понимала, что не услышу от нее ничего нового: она жила в своем мирке, оставаясь желаниями в прошлом с его запросами и претензиями, так и не спеша их реализовать.

Очередной осенний вечер подходил к завершению, вечерний воздух становился прохладней, и чаще лил дождь. В такие дни часто нападает хандра.

Веронике захотелось вновь поскандалить с бывшим мужем, и мы отправились на вечернюю прогулку – встряхнуться, а заодно побывать в баре, где он работал.

– Не узнаю тебя, Ирис, кажется, ты совсем не похожа на себя. Ну, сходим, что ли, в кафе?

– Не знаю.

Все пошло своим чередом; мы вошли в ночной бар – здесь еще пустовал один столик, мы и заняли его.

– Кажется, одну из вас зовут Ирис?

– Ну да, – ответила я, переведя недоумевающий взгляд на стоящего у нашего столика официанта.

А он, словно оправдываясь, произнес:

– Мужчина за дальним столиком, третьим справа, просил у вас, Ирис, разрешения передать вам мартини и розы.