Елена Настова - В объятьях богини раздора

– Нет-нет, эти дни – сумасшедшие, всё то же… – И Иван развёл виновато руками и потянулся к ней с выражением раскаяния и досады.

– Нет? Точно нет?

На его лице появилось отчаянное выражение:

– Не будем, не будем… Наташа, ты моё счастье, моя любимая…

Она вздохнула. Ясно было, что Ивану не до игр с мороженым.

Он встал, потянул её со стула. В обнимку они двинулись назад – в дверной проём, коридор, снова дверной проём, спальня. В запахе мужа Наталья неожиданно уловила запах сигарет, запах казённого помещения. В голове мелькнуло: «Мужики… уж если падают… так прямо сейф – целиком – хлоп! Но как же хорошо, что он здесь, со мной!» Прошедший день вымотал, она остро нуждалась в ощущении безопасности. Его старательное тело, идеально подогнанное под её потребности, шоколадное тепло его глаз, изнанка предупредительных губ – все эти телесные впечатления сейчас успокаивали лучше слов, стирали для неё (и, она надеялась, для Ивана) тревоги двух прошедших дней.

Наталья проснулась среди ночи от того, что запершило в горле. Удивилась сквозь сон: простыла? Когда, где? Но почти сразу вспомнила о мороженом. После любви они доели его, и Наталья, успокоившаяся, весёлая, хватала подтаявшее месиво большими кусками.

Иван спал. Даже во сне он выглядел серьёзным человеком – строгое лицо, собранная поза. Она встала, включила ночник и, зевая, на неловких ногах прошла в кухню. Там налила в чашку воды из-под крана и с жадностью выпила.

Перед тем как лечь, Наталья ещё раз провела взглядом по спящей фигуре мужа. Взгляд зацепился за тумбочку. На тумбочке рядом с Иваном лежал телефон – располовиненный корпус, аккумулятор. Сон мигом слетел с неё. Зачем Иван разобрал телефон, промочил? Где? Почему ничего не сказал ей? Почему сказал, что выключил? Как днём могло оказаться, что у него разряжен аккумулятор? У Ивана в жизни такого не было, Иван – предусмотрительный. Пару лет назад он купил второе зарядное устройство и держал его на работе, чтобы не попадать в подобные ситуации. Если он сказал неправду – зачем?

Мелкие вопросы, которые могут иметь сотню ответов. Незначительные факты, на которые смешно обращать внимание. Но – любящие подтвердят! – если близкий человек ни с того ни с сего за один день совершает несколько несвойственных ему поступков, это значит, что в его жизнь вошло что-то, чего там не было раньше. И если он молчит об этом, значит, не хочет, чтобы жена об этом знала. Особенно если это пунктуальный, консервативный и правдивый человек…

Такой, как Иван Ильин.

Наталья лежала с открытыми глазами. «Совсем нервы расшатались из-за этого несчастного случая, – подумала с досадой. – Подозреваю мужа. Подозреваю бог знает в чём… да сама не знаю в чём! А всё, наверное, проще пареной репы, и даже думать об этом глупо…»

Успокаивала она себя. Убаюкивала. А сон не шёл, и только тревога всё больше и больше закрадывалась в душу.

Когда за окном начало светлеть, Наталья подняла затёкшее тело и вышла на лоджию. Открыла окно, налегла на подоконник. Призрачная синева царила вокруг, не туман, но удивительный сиренево-голубоватый, прозрачный свет струился со всех сторон. Этот свет принёс Наталье, хмельной от бессонницы, странное, странное предчувствие: надвигается беда.

Утром, когда они проснулись и, как обычно, вышли в кухню завтракать, Наталья выбрала момент и заговорила о ночном открытии:

– Ты телефон разбирал на ночь? Зачем?

Иван ответил не сразу. Сделав вид, что занят намазыванием масла на булку, он потянул паузу и только потом сказал:

– Что-то динамик стал барахлить… Я подумал перезагрузить таким образом… Вдруг поможет…

Невинный вопрос – убедительный ответ. Но голос Ивана прозвучал неуверенно. Они сидели друг напротив друга, и Наталья ясно почувствовала, как муж напрягся.

– Это правда? – спросила Наталья.

– Что? – Иван уже жевал булку. Он смотрел на неё, старательно работая челюстями, с вопросительным недоумением, но она чувствовала дистанцию, которую держит муж.

– То, что ты говоришь, – уточнила Наталья в замешательстве.

– Про телефон? Конечно, правда. Если не поможет, придётся обращаться в сервисный центр. Ремонтировать… Почему ты спрашиваешь? Что тебя беспокоит? – Глаза Ивана как-то странно – неуловимо проскальзывали мимо её взгляда.

«Он говорит неправду, – подумала Наталья, – но зачем? Зачем врать по такому пустяковому поводу?» Она улыбнулась ему, не отвечая, причём улыбнулась фальшиво, и сама это почувствовала, но он принял её улыбку, не стал расспрашивать. Быстро собрался, чмокнул в щёку и выскочил за дверь.

Наталья осталась со странным ощущением, что с Иваном что-то не так , но что могло быть не так , она даже представить себе не могла.

После ухода Ивана Наталья решила немного поспать – после бессонной ночи гудела голова, и всё – обстановка, события – воспринималось в каком-то зыбком тумане. Она устроилась было на кровати, но, как ни старалась, заснуть не могла. Тогда она снова перебрала в голове все непонятности вчерашнего дня и сегодняшнего утра. Зашла в своих размышлениях в тупик и почувствовала прилив острого недовольства жизнью – недовольства, уже не связанного с Иваном, но имеющего прямое отношение к тому, что называла своей «очень личной жизнью».

Наталья прислушалась к себе. Так и есть. Опять это чувство, что она проживает жизнь инфузории-туфельки. Она не выполняет главного предназначения женщины – продолжать род, и она не занимается тем, что любит больше всего. В иные моменты она чувствует себя предательницей. И дело не в том, что она должна стоять над замершим залом, а после – низко, в пояс, кланяться под бурные овации, прижимать к груди тяжёлые цветочные свёртки. Не в тщеславной шелухе. Дело в неубиваемой тоске по удовлетворённой выжатости, по благодарности судьбе, по служению настоящему. Вместо того чтобы бороться за мечту, она сдалась без боя и оставила свою жизнь равнодушным обстоятельствам…

В такие моменты Наталья утешала себя тем, что в компенсацию потере судьба подарила ей Ивана; ей выдали, прямо в руки положили любовь, хотя она этого и не осознавала тогда. Она любит мужа. Она стала хорошей хозяйкой. Она научилась печь такие пироги, что Иван берёт их на работу, чтобы угощать коллег… С точки зрения социума она стала благополучной женой преуспевающего мужчины, хорошо устроилась – мечта, между прочим, многих девушек… «Но разве этого я хотела, – думала Наталья, – разве этого?» Ей никогда не вернуть те дни, тяжёлые дни, когда она учила новую партию, билась, иной раз со слезами, с истериками, над трудными местами. Ей незачем по нескольку раз на дню распеваться, незачем контролировать рацион питания. Незачем снова и снова слушать записи великих, мучительно переживая невозможность приблизиться к достигнутым ими вершинам и успокаиваясь тем, что она пусть и на десятых ролях, но из того же рода-племени! Теперь не только её бывшие преподаватели или сокурсники, но даже ученицы самой обычной музыкальной школы, даже уборщицы филармонии не воспримут её всерьёз…