Елена Настова - В объятьях богини раздора

Под впечатлением собственных мыслей Наталья встала, прибрала постель и стала заниматься домашними делами. Привычные действия, выполняемые изо дня в день, – иногда это спасение… Она сходила в магазин и приготовила ужин. Вымыла пол. Позвонила портнихе и выяснила, что у той заказов на две недели вперёд, но если постоянной клиентке Наталье Ильиной очень срочно…

– Не срочно, – ответила Наталья. – Я подожду.

Забралась на диван и включила телевизор.

Часа два Наталья смотрела на экран телевизора. Мысли, как бабочки в круге света, кружились вокруг печальной оборванности её вокальной карьеры… «То, что я чувствую сейчас, – подумала Наталья, – лишь производное от того, что случилось со мной раньше. Если бы я могла петь, то не чувствовала бы себя такой беспомощной…»

Думая об этом, Наталья включила ноутбук и забила в поиск первое, что пришло на ум: «Вернуть голос», «Поиск», и на страницу высыпались заголовки статей. Больше шестидесяти тысяч результатов. Неужели столько людей считают, что это возможно? Как всегда в подобных состояниях, Наталья открывала страницу за страницей, проглатывала рассуждения про гоголи-моголи, дыхательные упражнения, специальное питание, про духовные практики, и чего только нет на эту тему! Надежда призрачным миражом дразнила её заголовками, а кончится, она знала, чувством опустошённости. Но, даже заранее зная, открывала, открывала… Неожиданно в пестроте советов её глаза зацепились за два близко стоящих слова – «ребёнок» и «творчество». Наталья остановилась и прочитала внимательно. Речь шла не о пении – о литературе. Скандинавская писательница, лауреат таких-то премий, рассказывала в интервью, как много лет лечилась от бесплодия. Она работала в какой-то конторе, потом засела дома и от скуки вернулась к забаве юности – сочинительству. Это так увлекло, что она пошла на курсы литературного ремесла и целые дни проводила за письменным столом. Свои сочинения скандинавка спустя время отправила в издательство, а когда оттуда позвонили с предложением издать её творения, она уже была беременна. В конце статьи приводился комментарий врача, из которого Наталья уяснила, что творческая реализация является катализатором для перестройки организма. Врач советовал женщинам, у которых проблемы с зачатием, найти занятие по душе и предаваться ему с такой страстью, на которую они только способны…

Дочитав до конца, Наталья некоторое время сидела без движения. Она ждала, как отреагирует на информацию её скелет . Но он молчал. Только голова кружилась, сине-сиреневый туман, который встретил её на рассвете, казалось, поселился внутри её: всё вокруг было какое-то фантастическое, размытое, стёрлись грани между «реально» и «нереально», «можно» и «нельзя»… Тринадцать лет назад она потеряла голос. За прошедшее с той поры время к ней дважды возвращалась надежда. Последний раз это случилось полтора года назад, когда они с Иваном побывали в святых местах. Она просила у святынь ребёнка – но и возрождения мечты тоже просила… Не дали… но ведь, как говорится в пословице, каждой птице даётся червяк, но его не приносят в гнездо… вот эта, быть может, информация и есть ответ на её просьбы?.. Всё – можно. Всё – льзя!..

Наталья готова была поверить в любые идеи, лишь бы они обещали ей надежду.

Она встала. Двигаясь безотчётно, как сомнамбула, достала из тайных глубин шкафа пакет. В нём – синее платье в пол. Это был её концертный наряд, сшитый незадолго до болезни. Она не успела надеть его, а после и тем более носить не захотела. Платье невесты, брошенной на пороге ЗАГСа, – вот как она думала, вспоминая о нём. Тринадцать лет оно хранилось в целлофане, и Наталья сомневалась, что будет выглядеть в нём, как раньше.

С замирающим сердцем Наталья надела наряд, расправила широкую бретель, усыпанную крупными переливающимися стразами. Второй бретели не было, вырез плавной линией уходил под мышку. Нарочно не поворачиваясь к зеркалу и мелко перебирая ногами в узком подоле, Наталья вынула из бюро шкатулку с украшениями и вдела в уши длинные, искрящиеся серьги. Растягивая время, тщательно расписала перед карманным зеркальцем лицо, как шутили у них на курсе, «под софиты». Причесалась и, наконец, подошла к большому зеркалу. Машинально выпрямила спину, втянула живот и расправила плечи. И лишь тогда подняла глаза.

В зеркале отражалась дива. Уверенная, привыкшая к вниманию и восхищению женщина. Тёмно-синее облегающее платье сидело на ней даже лучше, чем на двадцатилетней студентке вокального отделения Института культуры, а глаза женщины смотрели из-под выразительно накрашенных ресниц вопросительно и капризно. Кажется, что она остановилась на пути к… гримёрке? Репетиционной? А может, на сцену?..

Наталья разглядывала отражение. Она была поражена.

«Как изменилась, – думала Наталья. – Совсем другая. Женственнее… Эффектнее…» И одновременно чувствовала, как скелет отвечал ей определённым «Да!».

У Натальи появилось ощущение, что она держит в руках ниточку от клубка. «Как это я раньше не догадалась, – подумала она, глядя в зеркало, – как не связала одно с другим? Я должна восстановить голос. Тогда – наверняка! – я смогу забеременеть… Да, именно такая логика моей жизни; я смогу даже больше, чем могла бы, если бы со мной не случилось несчастья, именно для этого всё и было нужно… Я должна пройти путь назад».

У Натальи перехватило дыхание. Она ещё постояла перед зеркалом, потом тихо опустилась на пуфик. Она смотрела себе в глаза и напряжённо слушала, как идёт работа внутри её. Ей казалось – всё случилось само собой, логично вытекло одно из другого. И она даже не догадывалась, что сейчас, вот только что (и благодаря размывающей контуры мира бессоннице), она подхватила петельку от узелка, что завязала неизвестная ей, чужая – и чем-то так похожая на Наталью! – Кристина Агапова.

И небесный стрелочник, пожав плечами, перевёл рельсы её жизни на другую линию…

Для того чтобы понять, как могло произойти то, что произошло вечером того дня между Ильиными, лучше воспользоваться версией Ивана.

…Утренний разговор с Натальей оставил у него неприятное чувство. Он не любил врать, но, как любому человеку, ему приходилось это делать. Но не жене. В представлении Ивана Наталья была той священной пристанью, которая бережёт и вдохновляет, где в нём проявлялось лучшее и жила его совесть. В отличие от многих людей он рано почувствовал взвешенную зрелость – гораздо раньше, чем большинство его сверстников, – рано осознал ценность человека, которого можно назвать своим. В юности Иван был влюбчив, но амурные увлечения не проникали в него настолько, чтобы вытеснить главное увлечение – конструирование. Единственным исключением стала для него первая любовь – Марина (казавшаяся девушкой весёлого нрава, и это открытие потрясло его до глубины души). После этого случая он избегал глубоких отношений. Про себя он шутил, что берёг пыл, интуитивно веря в то, что, когда наступит время, он почувствует свою женщину в любой обстановке. Так и случилось: приглашая Наталью в филармонию, Иван уже хотел, чтобы она стала его женой. Последующие десять лет подтвердили, что он не ошибся…