Таня Винк - Рядом с тобой

– Какую?

– Срочную! Что ты отправила ему письмо, а от него получила только одно, а не пять. Когда ты отправила?

– Семнадцатого июля, а сегодня уже четырнадцатое августа.

– Вот так и напишем. Пошли.

Петя закрыл мастерскую на замок, предупредил вахтера, что скоро вернется, и они быстрыми шагами, наперегонки, направились на почту. Там он наблюдал за дочкой, боясь, что она как-то по-особенному отреагирует на Нину, но ничего не произошло, и Нина обслужила их, будто видела первый раз в жизни.

– Доча, пошли ко мне, купим чего, компот в столовке возьмем, – предложил Петя, когда они вышли на улицу.

– Пошли.

По дороге они купили четыре ватрушки, а Петя зашел в столовую комбината и взял два стакана компота. В мастерской они молча съели по одной ватрушке, изредка бросая друг на друга короткие взгляды. Папа как-то весь съежился, и Галя поняла – все из-за Нинки. Она давно знает, что Нинка зарится на папу. Интересно, мама это видит?

Когда-то, после одного случая, мама сказала, что у Гали хорошо развита интуиция.

Гале было лет восемь, когда мама отправила ее к одной женщине что-то забрать. Что – Галя уже не помнила, но запомнила другое. Хозяйка предложила ей кисель. Сидит Галя в кухне, пьет, хозяйка что-то у нее спрашивает, а в кухне совсем ничем не пахнет, будто в ней не готовят. Зашел ее муж, поздоровался, потоптался с полминуты и вышел. Хозяйка улыбнулась, а улыбка странная. Пьет Галя кисель и чувствует что-то тревожное и безысходное. Допила кисель – и домой. Дома рассказала маме об этом, а мама посмотрела на нее, плечами пожала и говорит:

– Это все твои фантазии.

Нет, то были не фантазии – очень скоро эти люди развелись.

– Петя, наша дочка растет умной девочкой, – сказала мама, когда слух о разводе дошел до их дома, – она раньше всех это увидела.

– Па, – Галя смахнула с губ крупинку творога, – ты не переживай, я маме ничего не скажу про Нинку.

Папа вскинул голову и виновато улыбнулся:

– Хорошо… спасибо…

– Нинка плохая, но ты ей нравишься.

Лицо папы вспыхнуло, и Галя испугалась не на шутку – когда у мамы такое лицо, она меряет давление и лежит.

– Ну, она не то чтобы плохая, – сказал папа, глядя на компот, – просто у нее в жизни не все гладко. Она одинокая, у нее нет детей. Это тяжело. – Он сделал пару глотков, помолчал немного и добавил: – Знаешь, я не заметил, что ты уже совсем взрослая.

И так хорошо улыбнулся. Когда он улыбался, шрамы над верхней губой белели.

– Галочка, ты не переживай о Салмане, он хороший парень, он тебя не забудет. Но ты должна знать, что в жизни не все от нас зависит. Иногда стараешься, стараешься, думаешь, вот так будет, – он легонько ударил по столу ребром ладони, – а получается вот так. – И он ударил чуть правее. – Ты напиши ему письмо, вот прямо сейчас.

– У меня бумаги нет, и ручки тоже.

– Я сейчас принесу.

Папа вернулся с двумя листами белой бумаги и двухцветной ручкой.

– Поторопись, почту забирают в половине четвертого, – сказал он, – на вот фанерку, подложи. Можешь тут писать, можешь во дворе.

Галя устроилась на бревнах напротив мастерской. Письмо она написала синей ампулой, а самое главное слово – красной. И каждую букву обвела много раз, чтобы лучше видно было.

Утром почтальон принесла срочную телеграмму от Абу: «Петя все хорошо ждем письмо твой друг Абу», – и Галя на радостях выпила кружку парного молока. Со времени отъезда Салмана она так делала каждое утро, а потом бежала к зеркалу посмотреть – ноги хоть чуточку выпрямились или нет? Надевала мамины туфли – надо же привыкнуть к каблукам! И однажды жутко опозорилась – грохнулась на пол перед Юркой и его друзьями. Пацаны смеялись до упаду, а ей хотелось провалиться под землю, но она не провалилась. Юрка покрутил у виска пальцем, сказал, что она ненормальная, что могла ноги сломать, и помог подняться. Еще она решила научиться правильно кушать. С жареной картошкой, котлетами, компотом она справлялась хорошо – научилась жевать с закрытым ртом, но как можно есть борщ или суп, не чавкая? Запрокинуть голову и в рот заливать? Это некрасиво. Галя попыталась есть чайной ложкой – да, она не чавкала, но суп едят столовой ложкой, держа ровно, подносят ко рту боком и… И суп течет мимо рта!

Она тщательно причесывалась, долго возилась с хвостом, уже не могла надеть запачканное, мятое или рваное платье. Не могла носить сползающие гольфы, выпрямила стоптанные задники тапочек. Она часами вертелась у зеркала, наклоняя голову и выворачивая шею, пока не находила удачную позу, в которой хоть чуть-чуть была похожа на красавицу. Проверит эту позу на Юрке, а он все испортит:

– Ты чего так сидишь? Кол проглотила?

Но все это чепуха в сравнении с горшком. У Гали волосы на голове шевелятся от мысли, что вдруг Салман приедет в гости, будет у них ночевать и увидит ее, утром направляющуюся к уборной с белым эмалированным горшком, накрытым крышкой. Как легко жилось раньше! Вышла, вылила, сполоснула дождевой водой из бочки и повесила на забор сушить. Теперь она тренировалась: выбирала минутку, чтобы дома никого не было, рысью мчалась в уборную, выливала, ополаскивала и, конечно, не вешала на всеобщее обозрение, а прятала между коровником и забором – там, под навесом, папа хранил старые доски. Там же она натянула веревочку и сушила свое белье, привезенное мамой из Вильнюса.

Это случилось в начале августа. Мама пришла домой и застала Галку в туфлях на шпильках. Галка испугалась до смерти, а мама подбоченилась и говорит:

– А ну, пройдись.

Галя прошлась, если это ее передвижение можно было назвать походкой.

– Во-первых, не твой размер. Во-вторых, горбатишься, колени согнуты. Каблук этот для тебя высоковат. Сурэну обувь привезли, давай сходим.

– Давай, – обрадовалась Галя.

Пришли, а там в подсобке еще три женщины толкутся с дочками. Галка с этими девочками не дружит, они ненормальные, и мамаши их ненормальные: купят им одинаковый дефицит, они тут же его напялят и гуляют по поселку. То в одинаковых платьях пройдутся, то в костюмах, то в туфлях. Селяне прозвали их «инкубаторские». Конечно, к Сурэну не все ходят. Мама ходит, потому что она лес выписывает. «Инкубаторские» рылись в коробках, как свиньи в корыте, а Галя подошла к дяде Сурэну и говорит:

– Подберите мне, пожалуйста, красивые осенние туфли на каблучке.

– Какой размер?

– Тридцать седьмой, – отвечает мама.

Дядя Сурэн почесал пышную шевелюру и вытащил из большой кучи две коробки:

– Давай примерим, это импортные, венгерские.

Одни оказались черными лаковыми на высокой платформе, но Галка увидела, что «инкубаторские» отложили себе эти туфли, и открыла другую коробку, – а в ней бежевые закрытые туфельки на шнуровке, тоненькой платформе и высоком каблуке. Надела – то, что надо. «Инкубаторские» брезгливо скривились – значит, нужно брать. Мама с детства приучила Галю к красивым вещам. В шесть лет у нее появился болоньевый плащ – сейчас мало кто знает, что это, но тогда, в шестидесятые, этот простенький дождевик был мечтой модников. Потом мама заказала у портного твидовое зимнее пальто с воротником из черно-бурой лисицы и такую же шапку. Заграничные костюмчики, платья, обувь мама доставала через директоров магазинов – она хотела, чтобы Галка получила то, чего она была лишена в детстве, а о белье речь не заходила, даже когда в десять лет и пять месяцев у Гали начались месячные. Мама тогда купила кучу хлопковых трусиков и все.