Марк Агатов - Код страха

Лена хватает за руку старика и кричит в самое ухо: «Вам плохо? Вы меня слышите?».

– Я вас слышу, – наконец обретает дар речи старик. – Мы будем говорить с вами о любви, детективах и героях моих книг.

– Эти разговоры нас не спасут. Мы все равно погибнем, – придвинувшись к самому уху старика, зашептала женщина. – Спасения нет! Это случится во время посадки. Взорванный аэропорт – взорвет самолет!

– Этого не будет, – попытался успокоить женщину старик. Но он был неубедителен, потому что уже сам поверил в неминуемую трагедию. – У нас еще есть время. Можно предупредить экипаж.

– Нам никто не поверит, да они и сделать ничего не смогут. Потому что это судьба, – откинулась на спинку кресла женщина.

– Вы меня убедили, – взял себя в руки старик. – Если мы не можем повлиять на предстоящие события, тогда есть смысл поговорить о прошлом. Может, в этом прошлом и спрятан ключ к спасению? – Маркус уже не думал о диалоге с женщиной. Театр исчез из его подсознания, как и не сыгранная им последняя роль в спектакле по имени жизнь. Роль ученика Мессинга, спасающего людей от неминуемой смерти.

– Расскажите о своих книгах. Откуда вы берете сюжеты? Как можно стать героем ваших книг?

«Ей не нужен ответ. Спросила, чтобы спросить. Так спрашивают на улице у знакомого: „Как здоровье?“, надеясь услышать короткое: „Не дождетесь!“, чтобы продолжить путь с чувством исполненного долга», – подумал Маркус, но вслух ответил.

– Все, кто когда-либо встречался со мной, – рано или поздно попадали в переплет, – продолжал старик. – Дело в том, что в моих романах много разных людей. Я даже не знаю, откуда они берутся и зачем они нужны читателю. Проблема в том, что я не учился этому ремеслу. Мои детективы рождались из хаоса, из какой-то запутанной истории, которую я пытался распутать сам. Иногда – это удавалось, и тогда появлялась книга и читательские отклики, но чаще мне не удавалось раскрыть преступление, потому что главные герои действовали нелогично. Они представлялись мне сумасшедшими артистами, разыгрывающими перед единственным зрителем бездарные спектакли. Эти истории так и остались незавершенными главами новых книг. Однажды я даже попытался собрать вместе эти нереализованные сюжеты под одной обложкой, но детектив не получился, потому, что в главные герои пробились неадекватные люди с большими черными тараканами в голове.

– Сумасшедший не может быть героем детектива, – решила прервать поток сознания своего соседа Лена. Ее поразило фраза старика: «неадекватные люди с большими черными тараканами в голове».

– Я знаю, о чем вы сейчас подумали, – одними губами усмехнулся старик. – Вас смутило, что я добавил к газетному штампу два слова «большие и черные». Всего два слова, которые не меняют смысл, не усиливают и не уточняют привычный образ. Но эти два слова в виде нового образа проходят в ваш мозг, минуя все стандарты и правила. Признайтесь, от этих слов вам стало как-то неуютно, потому что вы живете по придуманным людьми правилам. И из-за этих стандартов вы не можете представить себе сумасшедшего героя детектива. А вам не приходила в голову мысль о том, что самые страшные преступления чаще всего совершают именно сумасшедшие?

– Вы пытаетесь меня запутать. Одно дело реальное убийство, совершенное душевнобольным, и совсем другое – «детективное чтиво». У детектива существуют законы жанра. На первой странице труп и главный подозреваемый. А дальше автор бросает ложный след, обвиняет в убийстве невиновного, сделав ложную версию весьма правдоподобной, и когда в эту версию поверят все, называет истинного убийцу. И никаких сумасшедших. Вы просто не имеете права делать героем детектива сумасшедшего с его извращенной логикой, – неожиданно втянулась в дискуссию Лена. – Я очень люблю детективы. Если интересная книга, то я буду ее читать всю ночь. И не дай бог, если в книге на последних страницах пропадет логика, или появится спрятанная от читателей автором ГЛАВНАЯ УЛИКА. Я не возьму больше в руки ни одной книги этого писателя. И еще, насколько я знаю, логика сумасшедшего – это отсутствие всякой логики.

– Возможно, вы и правы, но не во всем. Скажите честно, вы можете поверить в то, что серийный убица людоед – нормальный человек?

– Нет.

– А врачи взяли и признали его нормальным для того, чтобы избавить эту землю от страшного монстра. Они не хотели держать людоеда всю оставшуюся жизнь в психиатрической больнице. И теперь, из-за этой бумажки-экспертизы, мы должны относиться к людоеду, как к нормальному человеку, – продолжил раскручивать людоедскую тему Маркус Крыми. – Мало того, теперь этот преступник, с его людоедской логикой может стать героем детектива из-за того, что врачи-психиатры приговорили его к расстрелу. Я думаю, для вас очевидно, что к расстрелу людоеда приговорил не суд, а врачи психиатры. Всего одно слово на казенной бумаге ВМЕНЯЕМ, и сумасшедший людоед попадает в камеру смертников.

– И правильно сделали врачи, зачем таким людям даровать свободу, – поддержала решение экспертов Лена. – Я бы на их месте поступила точно так же.

– Вы бы отправили душевнобольного человека на расстрел? – удивился Маркус. – А как же право на справедливый суд и для кого писаны законы в этой стране? Не может молодая симпатичная женщина быть такой кровожадной.

– Может. Еще как может! Маркус, вы не знаете женщин, но вы их увидите, особых женщин, – с угрозой проговорила Лена.

– Вы говорите о шахидах? – напрягся Маркус. И тут до него стал доходить особый смысл сказанных слов. На борту самолета, похоже, она не одна такая.

– Мне понравился ваш фильм про журналиста Марата, – ушла от вопроса Лена.– У меня сложилось впечатление, что это была реальная история. Я бы хотела с ним встретиться не во сне, а в реальной жизни.

– Если мы останемся живы, то вы с ним обязательно встретитесь, – пообещал Маркус. – Скажите, только правду, а чем он вам понравился?

– Симпатичный мужчина, с порочной идеей в голове, способный на мужской поступок. Разве этого мало? – пристально посмотрела на Маркуса женщина.

– Красивого мужчину полюбить не сложно, – глубокомысленно проговорил старик. – И в этом я на вашей стороне. Мне самому нравились красивые молодые женщины с ногами от ушей. Мне были неинтересны те, кто старше меня. Возможно, что в свои двадцать лет я был не прав, но в то счастливое время тридцатилетние «старухи» меня не интересовали. Женщина для меня всегда была объектом любви, а не субъектом умных разговоров о политике, литературе, театре.

– Стандартное поведение самца, – скривила губки Лена, – вы не хотели видеть в женщине личность. Вас интересовало ее тело, ноги, губы…

– И что в этом плохого, – усмехнулся Маркус Крыми, – я любил женщин за то, что они женщины. А те, кто изображал из себя недотрог-феминисток, превращались в спортивный кубок, к которому надо было прильнуть ради спортивного интереса. Это была одноразовая любовь!