Джо Уотсон - Пылающая луна

Он снова криво ухмыльнулся.

– Рад, так сказать, познакомиться, Лили!

И ушел. Я уставилась ему вслед, обдумывая случившееся.

Странный!

Реально странный.

Самый ненормальный человек, с кем мне доводилось встречаться.

В мочевом пузыре у меня уже бурлило, если такое возможно, и я запрыгнула в кабинку. Впервые в жизни я несказанно обрадовалась унитазу и испытала мгновенное облегчение. Но увидев себя в зеркало, я обнаружила чудовище – иначе не назовешь.

Я уставилась на свое отражение.

Чуть подняла голову, потом наклонила.

Повернулась в профиль… в надежде, что у этого привидения есть хоть какой-нибудь удачный ракурс.

Но его не было.

По лицу шли черные полоски туши, как у зебры, следы размазанной помады напоминали заразную сыпь, а на голове торчали такие космы, что в них легко могла бы поселиться стая чаек. Где-то сзади за волосы отчаянно цеплялась последняя жемчужная заколка.

Я отмотала туалетной бумаги и попыталась стереть этот ужас с лица. Он не поддавался, и я прокляла себя за выбор помады «Колор Стэй», обещавшей яркие губы для поцелуев на семьдесят два часа. Как минимум, это реально работало, в отличие от некоторых других вещей, на которые я купилась, поверив рекламе.

– При ежедневном использовании ресницы будут казаться в сто раз гуще, длиннее и сильнее…

Это зачем? Чтобы на них можно было кататься, как на тарзанке?

Я вздохнула. Мир полон пустых обещаний.

Через два часа и после всего одного бокала вина у меня закружилась голова.

Очень сильно закружилась. Я оглянулась, проход пошатывало. Самолет накренился, мое кресло потекло, словно желе. Это было как-то стремно. Потом я услышала чей-то шепот.

– Эй!

Звук раздавался с пола, я посмотрела вниз и увидела, что выпученные глаза мне подмигивают. Нет, реально, глаза с тапок мигали! Потом один вообще повернулся к другому и сказал:

– Она выглядит не супер, да?

– Ага, – согласился второй зайчик. У него оказался английский акцент. – Страшно бледная. Просто страшно.

Я посмотрела по сторонам, пытаясь понять, слышал ли их еще кто-нибудь, кроме меня, но у всех подтаяли лица. У меня началась паника – сердце бешено забилось, ладошки вспотели. Что со мной? И тут я вспомнила… братовы белые таблеточки! Я днем одну приняла. Черт! А Джейн предупреждала, что алкоголь с ними никак нельзя.

Меня сильно затошнило. Голова закружилась, руки стали невесомыми, зайчики заржали. Каждая следующая волна тошноты оказывалась сильнее предыдущей, я поняла, что дольше сопротивляться не смогу. Я обернулась к туалету – он был ужасно, ужасно далеко.

У меня за спиной худшие сутки моей жизни, а впереди – еще хуже? Меня пронзила боль от несправедливости, я возмущенно схватилась за пакет для рвоты.

Только не это, только не это, ну пожалуйста…

Режиссер кино сейчас показал бы лица других пассажиров.

Моя соседка в ужасе отшатнулась.

Мужчину сзади тоже охватил рвотный рефлекс.

Мальчик слева начал смеяться и показывать пальцем.

Старички справа вцепились друг в друга и начали перешептываться.

Я опустила взгляд на тапки; они перестали шевелиться, и я догадалась, что мне значительно лучше. Физически. Эмоционально мне было все еще крайне фигово и вообще не до смущения. Я даже предположила, что меня поместили в какое-то сильно продуманное реалити-шоу, в котором все, кроме меня, актеры. В котором продюсеры играют против меня и стараются максимально испортить мне жизнь. Или это опять проделки сучки-кармы?

Я ощутила неимоверное одиночество, схватилась руками за голову и взмолилась о том, чтобы самолет рухнул. Или хотя бы оторвалась крыша, и меня вынесло наружу. Хотя, конечно, я не жаждала оказаться в такой же ситуации, как те несчастные люди в Андах, которым пришлось есть друг друга, чтобы выжить, но я все равно хотела бы исчезнуть.

И чтобы со мной был Майкл.

Просто страшно хотела. Я хотела лететь в свой медовый месяц, счастливая, держась с мужем за руки и…

– Лили, ты в порядке? – Гот встал со своего места и присел рядом со мной на корточки. Казалось, он искренне за меня переживает.

Какое ему до меня дело? Окончательно меня удивив, он мягким жестом положил руку мне на плечо.

– Мне уже лучше, – робко ответила я.

– Может, колы принести? От тошноты хорошо помогает!

Я даже ответить не успела, как он отправился куда-то. Меня ошеломила неожиданная доброта странного незнакомца. Ведь таким наверняка на всех вокруг наплевать? Спроси вы меня несколько минут назад, я бы сказала, что он скорее украдет у меня сумку и будет голым выплясывать в лесу вокруг костра.

Вернувшись, он открыл банку и протянул мне. Я сделала глоточек прохладной колы. Он оказался прав – мне немножко полегчало.

– Спасибо!

Сейчас он сидел совсем близко, и я решила использовать эту возможность, чтобы рассмотреть его получше. Хотя он и совершенно не в моем вкусе, я увидела в нем нечто привлекательное в стиле похабной рок-звезды или пиратов Карибского моря. На втором запястье, без браслета, с внутренней стороны было вытатуировано маленькое розовое сердечко, казавшееся таким неуместным рядом со второй, геометрической татуировкой. Можно сказать, что это было мило. Хотя в целом это слово к нему однозначно не относилось.

– Что она означает? – заинтригованно спросила я.

Гот опустил взгляд.

– Это на память о моей сестренке. Она умерла.

Сказав это, он ушел.

Я его явно обидела, и мне стало жутко стыдно. Обидела единственного человека во всем самолете, кто проявил ко мне добрые чувства!

Я наблюдала за тем, как он сел на свое место в надежде, что он обернется и я молча смогу принести извинения. Но этого не произошло. Он надел наушники и закрыл глаза.

Летать я не люблю.

Оказаться на высоте шести тысяч километров над уровнем моря в хваленой консервной банке – это абсолютно ненормально.

У меня в целом два ключевых страха. Во-первых, что мы просто рухнем и разобьемся всем на ужас, а во-вторых, что при посадке откажут тормоза и мы влетим в здание, все загорится и взорвется – разумеется, все это частично благодаря тому, что я видела по телевизору.

Но такого никогда не происходит ( стучу по дереву ).

На самом же деле каждый раз за секунду до посадки все подскакивают и кидаются за своими вещами, так что начинается грандиозное сражение за ручную кладь.

Я этой спешки никогда не понимала. У меня самой не было сил драться за сумку или десять минут стоять в очереди в ожидании, когда откроются двери, так что я осталась сидеть. Гот уже встал, мне хотелось что-нибудь сказать ему, но он был уже слишком далеко.

В аэропорту Пхукета оказалось полно народу, от шума и суеты меня снова затошнило. Я встала у колонны, вдохнула поглубже в надежде, что тошнота отступит, иначе я опозорюсь уже перед новой аудиторией.