Рита Навьер - Никто об этом не узнает

Она взмахнула длинными ресницами и уставилась на него в полнейшем изумлении:

– Почему ты так говоришь? Я ничего не просила. Он сам…

– Угу, невиноватая я, он сам пришел, – хмыкнул Максим.

– Но это правда!

– Конечно! Папа же у нас – добрый самаритянин, обожает делать подарки бедным сироткам. Миленькая, кстати, маечка. – Он нагло уставился на девичью грудь, самодовольно подмечая про себя, как порозовели ее щеки. – Были б еще формы… У тебя какой размер? Первый? Нулевой? У, как мы засмущались… Еще скажи, что ты до сих пор девочка.

Теперь уж она густо покраснела, обхватила себя руками и потупила взгляд, но затем тихо промолвила:

– Это не твое дело.

– Да, – вздохнул он, – тут ты права. Мне абсолютно пофиг, девочка ты или не девочка. И можешь не зажиматься. Было бы что там прятать. И было бы на что смотреть. Плоскодонки меня не интересуют, так что расслабься.

Здесь уж он кривил душой, и намеренно. Грудь у нее была вполне: небольшая, но аккуратная и упругая, как раз в его вкусе, но ей знать об этом необязательно.

Руки она не убрала, но голову вскинула. Посмотрела ему прямо в глаза и спросила с надрывом, будто вот-вот расплачется:

– За что ты меня так ненавидишь? Что я тебе плохого сделала?

– Ты? Мне? Плохого? Ты себя-то послушай. – Он вместе со стулом наклонился вперед. Она инстинктивно вжалась в спинку кресла. – Ты кто такая? Дура. Что ты мне в принципе можешь сделать? А я вот могу очень легко жизнь твою жалкую превратить в кромешный ад. Ты еще горько пожалеешь, что выползла из своего Задрищева, что растрезвонила всем про папочку-губернатора. Поверь, я так и сделаю, если ты только сунешься в мою школу. Даже не сомневайся. И не я один, кстати. Все до единого будут тебя травить. Там с тобой даже разговаривать никто не станет, потому что западло. Ну разве что скажут, какая ты уродина, чмошница и прочее в том же духе. Так что как угодно проси отца, чтобы он устроил тебя куда-нибудь в другое место. Но чтобы в моей школе ноги твоей не было, въехала?

В глазах у нее стояли слезы, отчего синева казалась еще более яркой, насыщенной, даже какой-то пронзительной. Максим аж слегка смутился – не перегнул ли палку? Но тотчас взял себя в руки. Ничего, от пары ласковых еще никто не умирал, а вот если все же она заявится в их гимназию, тогда ей действительно придется туго.

«Будем надеяться, что у нее хватит ума отговорить отца», – сказал он себе.

На следующий день сразу после уроков Максим поехал к Ренату Мансурову. Туда чуть позже обещали подтянуться и остальные из их компании: Никита Лужин (попросту Ник), Кирилл Ладейщиков и неразлучное трио – подружки Вика, Кристина, Диана.

– Максим! Ты куда? Ты разве домой не едешь? – окликнул его Тема, когда тот прошел мимо отцовского «Кадиллака», поджидавшего братьев у ворот гимназии. – Ну ты к семи-то вернешься? Отец просил…

– Отвали, малой, – отмахнулся от него Максим и направился к серебристому «Таурусу» Мансуровых.

Отец просил! Пошел он со своими просьбами! Пусть Темочка радует его присутствием и безупречным поведением за столом, а Максим участвовать в этом фарсе не собирается. С какой стати? Он даже и деньги-то его, так невзначай подсунутые, не взял. Так что пусть в свой театр играют без него.

Мансуровы жили в том же коттеджном поселке, только через две улицы. Отец Рената владел сетью супермаркетов. Сколько помнил Максим, тот вечно жаловался на все подряд: на нерадивых поставщиков, на маленькую прибыль, на всякие проверки, на налоги. Не просто жаловался, а с горечью заверял, что работает в убыток и вот-вот разорится, открывая тем временем по всему городу новые супермаркеты.

Дома он появлялся ближе к ночи, оставляя сына на попечение домработницы, но той обычно тоже было не слышно и не видно.

Ренат, может, и маялся с тоски в огромном пустом доме, но зато у ребят никогда не возникало вопросов, где бы устроить вечеринку, ну или просто тихо-мирно посидеть, расслабиться.

– У меня, кстати, травка есть убойная. Афганская, – подмигнул он Максиму.

Ренат время от времени дегустировал разные вещества, понимал в них толк, знал, где ими разжиться в любое время дня и ночи.

Максим пожал плечами. Он не особо разделял увлечение друга, но свое мнение не навязывал. Считал – пусть, если тому нравится. Но в этот раз Ренат и его уговорил попробовать.

Голову заволокло густым и вязким туманом, к горлу комом подкатила тошнота. Зверски не хватало воздуха. Максим даже не заметил, как появились Кирилл с Ником, когда подошли девочки. Вроде вот они вдвоем – и тут же откуда ни возьмись рядом оказалась Кристина.

– На фиг вы эту гадость вонючую курите? Как какие-то гопники, фу! – фыркнула она. Поднялась, распахнула балконную дверь.

– Черт, сушняк давит, – облизнул Максим пересохшие губы. – Есть вода?

– Я принесу, – вызвалась Кристина.

Через пару минут она вернулась с бутылкой ледяной минералки. Максим жадно припал к горлышку и в два глотка выпил почти половину.

– Не кури больше, – попросила она.

Постепенно тяжелый дурман стал отпускать, а в теле, напротив, появилась странная легкость, почти невесомость. Хотелось действовать, творить, ну хоть что-нибудь, только не сидеть на месте, от прилива энергии аж кожа зудела.

– Ну что? – спросил Ренат. – Она точно будет учиться у нас?

– Кто? – встрепенулась Кристина.

– Колхозница Макса, – захохотал Мансуров.

– Фу-у-у, – протянули девочки.

– Ну я ее вчера малость припугнул, может, одумается…

Максим пересадил Кристину к себе на колени.

– А если нет – устроим ей теплый прием, – ухмыльнулся Ренат.

– Горячий! – подхватил Кирилл, вызвав дружный хохот.

– И не жалко тебе будет бедняжку? – промурлыкала Кристина Максиму, эротично выгнув спину.

– Жалко, жалко, – ответил тот бездумно, увлеченный совсем другими ощущениями.

Запустив руки под кофточку Кристины, он оглаживал ее плоский живот, тонкую талию. Затем, не сговариваясь, оба вышли из комнаты Рената под понимающие, многозначительные смешки и напутствия. Уединились в соседней комнате.

Домой Максим вернулся лишь в десятом часу. Обнаружил, что территория перед домом сплошь запружена чужими машинами. Ясно: званый ужин в честь новоявленной дочери в полном разгаре.

И правда, из гостиной доносились тихие смешки, монотонное журчание голосов, позвякивание посуды.

Сначала Максим думал подняться к себе, но в последний момент поддался внезапному порыву, шальной, случайно залетевшей мысли и, широко распахнув двустворчатые двери гостиной, шагнул в ярко освещенный зал с громким возгласом: «А вот и я!»

Гости, навскидку человек двадцать, тотчас смолкли и все как один уставились на него с неприкрытым изумлением.