Татьяна Туринская - Мертвые наук не внемлют

Он улыбался. В его и без того рыжеватых глазах отражались желтые, пронизанные ярким солнечным светом гостиничные гардины, из-за чего в эту минуту он был похож на огромного тигра, попирающего жертву тяжелой когтистой лапой. Противник унижен и посрамлен, да и могло ли быть иначе? В очередной победе не было ничего удивительного – он всегда добивался своего. Но упоение собою не наскучило. Казалось, с каждым разом, возвышаясь над жертвой, он получал все больший кайф. Тем более в эту минуту. Одно дело в Москве – там, возможно, ему довелось бы испытать некоторый привкус обыденности. Но здесь и сейчас – это совсем другое. В эту минуту он испытывал настоящее торжество.

Мыслей не было. Все это словно бы промелькнуло в сознании, и исчезло. Он вновь осклабился, обнажив крупные чуть желтоватые зубы, и шагнул вперед.

Даже не понял, что произошло: беспомощная, послушная, как бессловесная овца, жертва резко взмахнула рукой, и горячая волна захлестнула его. Еще не поняв, что произошло, все еще хищно улыбаясь, он пытался руками удержать кровь. Взгляд, лишь мгновение назад торжествующий, изменился: сначала в нем блеснуло удивление, но очень скоро на смену ему пришло бешенство. Пытаясь дотянуться до противника, он снова шагнул вперед, потом еще раз. Неожиданно его ноги подкосились, и он осел на четвереньки. Бешенство сменилось неуверенностью и страхом. С немым вопросом он смотрел на свою жертву, в мгновение ока превратившуюся в палача. Густая темная кровь толчками вытекала на мягкий ковер песочного цвета и не успевала впитываться.

Несколько мгновений, и все было кончено. На прислоненном к стене футляре мастеровой скрипки зловеще поблескивали не успевшие застыть капли крови.

Заводная мелодия в народном стиле гремела на весь Дворец Эспланада: баяны дружно выводили переливчатую трель проигрыша, балалайки дрожали в отчаянной борьбе с ними, пытаясь перебить, перекричать, и только строгие наущения скрипки умудрялись сдерживать буйство звуков, не позволяя озорной музыке превратиться в какофонию. На сцене резвились, бросаясь искусственными снежками, юноши и девушки, посредством танца изображая русскую зиму. Это был, что называется, фирменный номер «Калинушки», неизменно исполняемый в самом финале. Танцу этому было уже много лет, но он не приедался, не надоедал ни зрителям, ни самим танцорам. Менялись лишь костюмы, но рисунок танца оставался нерушимым. Когда-то, некоторые даже помнили это, костюмы к «Зимушке» были самыми дорогими: высокие белые сапожки, пышные голубые юбочки, едва прикрывающие трусики, и белые жакеты в талию, щедро украшенные натуральным мехом песца. И даже шапочки на голове тоже были песцовые. Но время шло, костюмы трепались, песцовый мех желтел и истирался. В общем, пришло время обновлять гардероб. То ли начальство денег пожалело, то ли и правда защитники животных извели своими нападками, но в новых костюмах мех был уже искусственным.

«Зимушка» вошла в свою завершающую фазу: в центре сцены лихо кружилась солистка «Калинушки» Катерина Одинокова. Верчение она исполняла виртуозно, это вынуждена была признать даже Полина Градова. Хоть и скреблась в душе зависть к сопернице, но она старательно гнала ее прочь, потому что Катя была ей еще и подругой. Обе занимали ставки солисток, и в то же время весь коллектив прекрасно понимал: настоящая солистка в ансамбле одна, Одинокова. Даже на афишах красовалась именно она: невероятно красивая, с милой улыбкой и неизменной задоринкой во взгляде. Правда, фотографу довелось немало потрудиться, чтобы поймать этот взгляд, зато афиши действительно выглядели впечатляюще и функцию зазывания исполняли на двести пятьдесят процентов – никогда еще «Калинушка» не выступала перед полупустым залом.

Музыка оборвалась внезапно. Баяны, балалайки, бубны – все звуки смолкли враз, лишь одинокая скрипка все еще пела в тишине. Аркадий Вайс, скрипач-виртуоз, лауреат всевозможных конкурсов, уже отставил в сторону смычок, но еще несколько мгновений скрипка, казалось, звучала сама по себе.

Вместе с музыкой оборвалось и бешенное верчение Катерины. Голубенькая юбочка колыхалась вокруг стройных ножек, не в силах справиться с силой инерции. Зато Кате это удалось на «отлично». Она застыла перед залом с щедрой улыбкой на устах, и лишь немногие знали, что в эту минуту ей совсем-совсем не до улыбок: такой красивый и, казалось бы, незамысловатый элемент танца выматывал тело, истощал организм. Любой неподготовленный человек попросту распластался бы на земле после нескольких оборотов такого верчения. Катерина же стояла твердо, словно оловянный солдатик, даже не покачиваясь – такому вестибулярному аппарату и космонавты позавидовали бы.

Ее мастерство было оценено по достоинству: благодарный зал взорвался овациями. Зрители аплодировали стоя, долго, очень долго. Некоторые несли цветы, которые, конечно же, предназначались именно Катерине. А ведь старались все, но плоды, как водится, пожинает сильнейший.

На сцену поднялся невысокий смуглый мужчина с небольшой корзинкой диковинных орхидей. Полина улыбнулась: о, знакомые лица! Впервые этого дядьку с красивой проседью сквозь черные чуть волнистые волосы она увидела, кажется, в Стамбуле. Или в Анкаре? Неважно, в Турции. Или в Греции? Нет-нет, точно в Турции, она еще приняла его за турка. Потом были Париж, Лондон. Теперь вот, спустя некоторое время, он появился уже в следующем гастрольном туре по Юго-Восточной Азии. Значит, отслеживал передвижения «Калинушки» по свету. Что ж, это становилось интересным. Вот только шансов у мужика – ноль целых ноль десятых. Потому что, насколько знала Полина, Катины симпатии не распространялись на излишне смуглых мужчин.

Всюду, где появлялся жгучий поклонник, одно и то же: везде цветы, везде подарки. В первый раз Катерина жестом фокусника вытащила из букета шикарный шелковый шарф ручной росписи, в следующий – коробочку с золотым браслетом. Что теперь? Уж не кольцо ли? Обручальное, с огромным бриллиантом? Ну не просто же так мотается поклонник вслед за «Калинушкой», может, созрел для чего-то более серьезного, чем шарфики-браслетики?

К великому разочарованию Катерины, из букета она достала всего лишь карточку-открытку с несколькими словами на английском. Скривила губы:

– А я-то думала!.. Все, спекся мужик.

– Еще бы! – воскликнула Полина. – Он уже столько денег на наши концерты потратил, а переезды, отели?

В гримерке они были вдвоем. Уже не нужно было улыбаться на публику, отпала нужда держать марку. Можно было снова стать собой, расслабиться, снять, наконец, надоевший до чертиков грим, от которого безумно страдала кожа. Это молоденькие девчушки, только-только ставшие участницами знаменитейшего коллектива «Калинушки», еще не понимали всей коварности такой, казалось бы, мелочи, как грим. Катерина же с Полиной Градовой были, можно сказать, ветеранами сцены. Ветераны не ветераны, но больше десятка лет уже отплясали, оттопали свои «дробушки», «вертушки» да «веревочки». Впору было о пенсии задумываться – короток профессиональный век артистки балета.