Helene P. Scheglova - Наследник герцога

Элоиза протянула руку к его волосам, а потом слегка коснулась щеки и изящным пальчиком провела по его приоткрытым губам. Эдмон никак не отреагировал на её действия и лишь опустил глаза.

– Идите за мною… – она поманила его рукой к углу. За одним из кустов в самом конце изгороди оказалась почти неприметная калитка, сплошь заросшая диким виноградом и плющом, однако очень легко поддавшаяся хрупкой ручке девушки.

Эдмон смутно понимал, что с ним сейчас происходит, но шёл туда, куда его звали. Что он хотел доказать самому себе? Что ему всё безразлично? Что его жизнь потеряла смысл и что его поведение оправдано? Что же? И ещё не скоро он даст этому объяснение. А пока он делал то, что ему говорили, не задумываясь о смысле своих действий, ибо всякий здравый смысл нынче был слишком отдалён от него.

Около калитки оказалась такая же увитая виноградом беседка. Элоиза завела его внутрь – и теперь они были одни, и никто их не мог видеть, а тот, кого минуту назад отделяли от неё железные кованые прутья, теперь был совсем рядом. Притягательная нежность лица юноши, не похожего на всех остальных молодых людей этого времени… Слишком непохожего. Его изящная красота просто манила к себе, оставляя единственное желание – всецело обладать ею, пренебрегая всеми установленными светскими правилами. Когда Эдмон был серьёзен, его глаза немного отдавали холодом мыслей, но сейчас они смотрели иначе. Этот взгляд вызывал желание целовать юношу до безумия, что и сделала Элоиза, лишь только расстояние между молодыми людьми сократилось до минимума. Всё было слишком просто – юный герцог не сопротивлялся ни единому её действию. Даже её тёплые руки, нежно скользившие по его волосам, лицу и телу, не вызывали ничего, кроме безразличного подчинения.

От Эдмона было слишком трудно отказаться и слишком тяжело забыть. Так же это было с его отцом много лет назад. Но приведёт ли это к тому, к чему привело когда-то Мариэля, или же всё закончиться иначе? Хотя, может, и в этом был какой-то смысл. Ведь не всё поддается законам логики.

Дежурный зазвонил в большой колокол, оповещая тем самым, что занятия окончились. Этот звон словно разбудил Эдмона. Он поспешно стал, приведя в порядок одежду.

– Мне надо идти… – сказал он, словно просыпаясь ото сна. – Меня ждёт учитель… ещё увидимся, – добавил он напоследок, оглянувшись назад и слегка улыбнувшись. Странной была эта улыбка…

– Конечно, – ответила девушка, провожая его нежным взглядом.

Но он больше не оглядывался. Нервно стирая платком губную помаду с лица, Эдмон быстрыми шагами поднялся по лестнице и направился по коридору к аудитории, которую он покинул час назад.

Его уже ждал Милле. Почему-то стоя у окна. Не менее странным взглядом он посмотрел на Эдмона. Луи сделал несколько шагов вокруг юноши и, вытянув чистый платок из кармана жилета, протянул его со словами:

– Вытри шею с левой стороны… там ещё остались следы помады… Так, как зовут счастливую обладательницу богатого во всех отношениях трофея? – несколько саркастически продолжил он, выжидающе глядя на де Гарнье. Ещё на занятии он хотел поговорить с Эдмоном совсем одругом – о его рисунке, но обстоятельства сменили тему.

Взяв платок из рук преподавателя, Эдмон несколько раз протер шею – на белоснежном платке и вправду остались следы алой помады.

– Спасибо… – поблагодарил он то ли за платок, то ли за то, что Милле указал следы « преступления », которые могли стать предметом обсуждения некоторых злых языков.

– Ну? – выжидающе настаивал маэстро, – так как же?

– Элоиза Беркли…

– Эдмон, судя по рассказам отца, ты был очень серьёзным молодым человеком, когда учился в колледже Св. Павла в Лондоне. Что произошло, что я уже склоняюсь к мысли, будто Мариэль ошибся в тебе, либо… я даже не хочу об этом говорить… – Он сделал паузу. – Что с тобою происходит? Может, объяснишь мне? Неужели мне придётся устраивать так называемую промывку мозгов – грубое выражение, но однозначно точное в данной ситуации, – взрослому человеку, которого отпустили самого в Португалию, которому доверились, на которого положились, как на вполне ответственного человека… Найди в себе силы не вести себя так, как незадолго до начала нашего разговора. И ещё: несмотря на мою тираду в твой адрес, я бы хотел услышать хоть несколько слов оправданий из твоих уст, так как есть вероятность, что Мариэль что-то забыл мне о тебе рассказать.

– Почему вы так жестоки ко мне, учитель? Зачем вы заставляете меня лишний раз вспоминать о том, что я не верну Джулию… никогда не верну! Зачем вы снова вскрываете рану, которая даже не зажила?.. – вдруг выпалил Эдмон.

Почему никто даже не пытался понять его боли?

– Я понимаю…

– Нет, вы не понимаете, – перебил Эдмон. – Её больше нет !

Он нервно вздрогнул, снова закрыл лицо руками и заплакал. Милле не стал его утешать, и тому была причина.

– Хорошо, будем логичны в наших рассуждениях: ты настолько её любил, что стал после её смерти искать утешения в объятьях другой?.. – Эдмон вздрогнул после этих слов. – И я более чем уверен, твои чувства к Элоизе далеки от той чистой любви, которую ты испытывал к Джулии… Будем вести разговор, как взрослые люди. – Милле принципиально стал говорить с человеком намного младшим, чем он, на равных. – Мариэль до сих пор кается в том, что ты сейчас делаешь с такой непринуждённой лёгкостью, и мне становится страшно… Понимаешь, Эдмон, страшно . И запомни: с сегодняшнего дня я буду пристально следить за тобою! Куда бы ты ни пошёл и что бы ты ни делал, – мрачно добавил Милле. – Одно из двух: либо ты снова станешь самим собою, либо я тебя буду запирать в твоей комнате систематически после занятий и буду заваливать практическим домашним заданием так, что ты будешь иметь право лишь на несколько часов сна и трапезу в быстром темпе. Я всё ясно сказал?

Милле был не на шутку зол. Спустя много лет он до сих пор винил себя в том, что вовремя не вмешался в жизнь Антонио и позволил тому решать всё самому, дав лишь несколько наставлений, которые герцог поначалу проигнорировал. Милле, как человек умный, не желал совершать одну и ту же ошибку дважды, предприняв в похожей ситуации тактику совершенно противоположную. Он не будет просить – он будет заставлять. Одной глупостью станет меньше, если он на сей раз вмешается.

– Да, учитель, – подавляя рыдания, ответил юноша.

– Вот и ладно. А теперь я провожу тебя в твою комнату. Пошли.

Жестом руки предлагая выйти из аудитории, Милле вышел вслед за Эдмоном, пропустив его вперёд, чтобы тот находился в поле зрения. Шли всю дорогу молча; их путь лежал через двор к противоположному концу сада, где виднелось здание общежития. Он провёл Эдмона и у самой двери напоследок сказал: