Татьяна Брукс - Любовь. Любовь? Любовь!

– Ой, не напоминай, это было ужасно. Я, пьющая несчастная калека в инвалидном кресле, и Алка – умница и красавица в обалденном пышном платье…

– Нет-нет, не эту, другую встречу, хотя та, о которой ты говоришь, самая главная. Именно она и положила начало всему нашему счастью.

– Счастью? Тоже скажешь, через столько пришлось пройти…

– Но прошли же!

– Прокарабкались, можно сказать, – покачала головой Надя.

– Но я говорю о другой встрече, – продолжил Богдан, – в Чернобыле, когда я увидел одну очаровательную журналистку, уговаривающую настоящего полковника, чтобы он ей разрешил остаться в зараженной, очень опасной зоне ещё на три дня. Было такое?

– Было, – вдохнула Надя, – но Любаша же другая! – тут же возразила она.

– Какая же она другая? Она – вылитая ты.

– Не-ет, она добрая. Она всех любит, обнимает, целует, жалеет. Она вообще как не от мира сего. С самого детства. Помнишь, всех собак, котов во дворе кормила, я уже не говорю о нашем Сирке, – Надя наклонилась и потрепала по холке старого бурого пса, который постоянно грел её ноги. – Кого только она в дом не тащила, – Надежда покачала головой и улыбнулась.

– Ну, и что же тут отличного от тебя? Ты тоже Костика среди ночи разбудила, чтобы он мчался тебе Виолу спасать, что, забыла? Или как ты за Клёпой убивалась, когда она старенькая – сколько ей было? лет тринадцать? – умерла?

По комнате поплыл запах мяты, ромашки и чабреца… Надя вдохнула легкое ароматное облако. Мышцы на лице расслабились, взгляд потеплел. Богдан разлил чай по чашкам.

Время наложило отпечаток и на него. Небольшой выпирающий над ремнем животик. Черты лица округлились, казалось, стали более мягкими. Седина рассыпала «соль и перец» по всей голове, осев в большей степени на висках. И только глаза, карие с зеленым, оставались молодыми и яркими и смотрели на сидящую перед ним женщину точно так же, как чуть больше двадцати пяти лет назад, когда, лежа в палате интенсивной терапии после пересадки костного мозга он сделал ей предложение.

– Сейчас, минутку…

Надя, достав из кармана спортивных брюк, которые носила дома вместо халата, мобильный телефон, нажала кнопку быстрого набора.

«Номер отключен или находится вне зоны досягаемости», – сообщила вежливая телефонная «девушка».

– Хм, не отвечает…

– Ну, может, собирают вещи или поспать легли перед отъездом. Не волнуйся, увидит, что ты звонила, и перезвонит. В конце концов, ничего плохого ребята не задумали. Ну, поедут, ну, потусуются с себе подобными. Что тут такого? Да и Сережа с ней. Он любит её и в обиду не даст.

Надя вздохнула, покачала головой, но ничего не ответила. Положила телефон перед собой. Богдан знал эти жесты. Покачивание, рассеянный взгляд. Забеспокоился.

– Ты… ты что-то видела?

– Нет, не видела. Но неспокойно мне. Неспокойно, и всё.

– Надюша, не переживай. Вот увидишь: все будет хорошо, – Богдан отвернулся и подавил в себе желание вздохнуть, у него тоже на душе было тревожно. Но что он мог сделать? Он всегда, с самого детства своей дочери, учился считаться с её мнением и уважать её решения. Он её знал и доверял ей – сам же воспитывал! Многое пришлось пережить им вместе и каждому в отдельности. Но ради дочери, долгожданной и любимой, которая была на удивление счастливым и любящим весь мир ребенком, Богдан готов был пожертвовать всем. Абсолютно всем.

Богдан не зря вспомнил, что с Любой, их Любашей, а она всегда предпочитала, чтобы её называли её полным именем – Любовью, ничего не случится. Всем им пришлось пережить настоящее отчаяние.

Несмотря на то, что Богдан буквально вырвал свою будущую жену из объятий смерти, к тому времени, когда Надя забеременела, она была уже вполне зрелой женщиной. И возможно, не вопреки, а из-за этого обстоятельства Любаша родилась здоровым и спокойным ребенком. У неё почти не было проблем с животиком, что отличает всех новорожденных деток, и как результат – она почти не плакала, хорошо кушала и крепко спала. Даже Анна Павловна, несмотря на свой преклонный возраст (она умерла, когда Любочке было три годика), могла справиться с правнучкой, поэтому Надя вышла на работу, как только закончился декретный отпуск. Оливия и Том прилетали по два раза в год и привозили чемоданы игрушек и яркой американской детской одежды не из-за того, что надо было помогать, а потому, что скучали по детям и внучке.

Маленькая Любовь – веселый жизнерадостный ребенок – росла в мире любви и гармонии. Её, некапризную кроху с пшенично-медовыми кудряшками, большими темно-зелеными глазами, окаймленными черными ресницами, и очаровательным ротиком-«бантиком», невозможно было не любить.

Отношения в семье Доля выстроились самые теплые и доверительные – не зря же было потрачено столько времени, средств и сил на то, чтобы найти друг друга. В доме царила атмосфера взаимного уважения и поддержки.

Но когда Любаше было года четыре, с ней произошёл один, на первый взгляд, безобидный случай. Таких случаев в жизни ребенка всегда бывает великое множество, и поэтому тогда на произошедшее никто внимания не обратил. Просто за ужином Надя рассказала Богдану, что некоторые матери совершенно не занимаются воспитанием своих детей и балуют их до безобразия. И всё. А зря не обратили внимания. Хотя, с другой стороны, а что они могли сделать? Ведь уже давно всем известно, что все испытания, которые посылает нам Жизнь, происходят зачем-то… Знала об этом и Надя. А произошло вот что.

Во дворе многоэтажного дома по улице Гоголя всё было вполне чинно и мирно. Весеннее солнце разливало повсюду теплый свет. Город расцвел. Детская площадка во дворе дома, где вот уже более пяти лет жила семья Доля, была заполнена молодыми мамашами и их детьми. В традиционной песочнице с грибком-мухомором посредине копошились малявки. Туда завезли свежий песок, и они учились правильно ковырять песок и строить пасочки, в чем им помогали присевшие на бортик мамаши. Те, что постарше, играли за песочницей. Школьники гоняли на великах вокруг двора по разбитым временем и невниманием к ним со стороны работников коммунального хозяйства дорожкам. В сторонке щебетала стайка молодых женщин, время от времени бросая взгляд на играющих малышей. Возле здания на скамейке лениво перекладывали с одной ноги на другую две узкобедрые, затянутые в брендовые джинсы модницы. Одна из них сосредоточенно водила пальчиком по блузке между двух слишком округлых грудей, которые, казалось, были позаимствованы у другой, более пышной барышни. Вторая – большими сильно подведенными глазами следила за движением пальца так, как будто от этого зависело всё её женское счастье.

Надя вынесла с собой раскладной стульчик, лэптоп и теперь увлеченно барабанила по клавиатуре: надо было срочно сдать материал в журнал, не забывая поглядывать на играющую своей новой куклой, которую они с Богданом подарили вчера на её пятилетие, дочь. На мгновенье она залюбовалась своей Любашей. Какая же она хорошенькая! Пухленькая белокожая с медового цвета волосами и огромными коричнево-зелеными, как у папы, глазами, обрамлёнными бахромой длиннющих черных ресниц. Она сосредоточенно кормила свою большую, ростом с половину себя куклу из детской пластмассовой ложечки, приговаривая: «Надо кушать, Дашутка, а то не вырастешь. Ну, давай, за ма-аму, за па-а-апу… Вот молодец…»