Софи Ренар - Мандарины, или Ролевые игры для тех, кому за… БДСМ-рассказы

И все возвращается снова – с такой же ласковостью, от которой у меня встают дыбом даже незаметные волоски на теле, все такое же розовое, развратное, чистое, прекрасное, что-то про папочку, который любит свою малышку, и про то, что он не находил себе места, (и обоже-боже-боже, как же это больно, когда исхлестанную кожу выщипывают и выкручивают), и про то, что я совсем отбилась от рук, и он совсем забыл что ему делать, – со мной, потому что меня он помнит постоянно.

– Ты же чувствуешь, как я тебя люблю?

– Ну да. Сложно не чувствовать. Крепость и сила… эээ… папочкиной любви в твоем возрасте внушает уважение.

И реки возвращались в свои русла, а слоны махали хоботами, кот катал по ковру мандарины, наступал новый год, а я наполнялась его вином, по мановению волшебной палочки феи – а может быть фея-хозяина польской лавочки на краю Торонто, – превращаясь из постаревшей темной и запыленной бутылки – в хрустальный тонкостенный звенящий бокал.

С каждым ударом. Часов.

Он молчал в понедельник, вторник, среду и воскресение.

Она мялась перед бутиком косметики. Бежевый лак менялся на безумный синий, волосы перекрашивались в винный, брови загибались мерелин-монровски. Она отворачивалась от зеркал, боясь увидеть свои глаза.

Он пил чай: полкружки крепкой заварки, четверть горячей воды, четверть холодной, две ложки сахара. «Сделай еще полчайника и вылей в термос, зайка.»

Она размазывалась по клавиатуре розового ноута горячей химической смесью. Расклад Таро на сегодня, расклад Таро на завтра. Перемешать со стихами, которые останутся без комментариев, добавить капельку сообщений «я тебя ненавижу». Скажи это еще раз, зайка.

Он был занят. Он дежурил, возвращался с дежурств, спал на дежурствах, он не отвечал ей.

Она писала – как ты без смайликов и знаков препинания. Она хотела написать: дай мне согреть твои ледяные пальцы во рту, дай мне приготовить тебе еду, дай мне тебя обнять в конце концов.

– Детка, – смеялся в голове змей-искуситель, – будь осторожна. Будь осторожна, вы уже совсем на грани.

– Что я ему сделаю – девочка в розовых гольфах?

Но предсказания закрывались на ключ до поры до времени, она знала имена всех до нее и во время, правда жгла ее губы изнутри. Ехидные комментарии сыпались тузами из рукавов на пол, и бездарным шулером она скреблась в его запертую спину во время встреч.

В следующий четверг наручники лежали по-другому. Около кровати валялся змеиный язык. Он был равнодушен. Сказал – унеси свой зонт домой, глаза мозолит это розовое пятно.

Она молчала, потом рыдала, потом говорила – ничего. Почему ты плачешь? Ничего. Он умывал ее как щенка, отфыркивающегося от каждой пригоршни.

Слова стекали с ее лица из-под пальцев на клавиатуру. Любимый, – думала; писала – как ты можешь быть таким мудаком, объясни; любимый – изводила себя бессонницей и голодом, Любимый!

Он ждал ее в четверг, пятницу и субботу.

Ей снились сны про него в глухом сюртуке, оглянувшегося в проеме окна, на палубе отплывающего корабля, лежащего в высокой траве – с раскинутыми руками.

В зеркалах он подходил к ней со спины.

И глаза у них были одинаковые. Смеющиеся змеиные такие глаза.

– Прежде всего давай договоримся. Я ничего тебе не должна. Ты мне ничего не должен. Прошлого нет.

Пальцы проворно расстегивают пуговицы белого пальто. Я изменила своей любви к темной классике – так что белое кашемировое пальто, шарф нежно-бежевого оттенка и жемчуг. По-парижски небрежно, но небогемно. Важен акцент: я красивая женщина, узнавшая себе цену, но не обозначившая ее на бейджике. У меня вообще нет бейджика. У меня нет сегодня имени. Я собирательный образ – щепотка И., кусочек М., наивность Л., чайная ложка О. – я помню всех твоих выдуманных героинь. Но меня ты не помнишь.

– Что есть? – ты смотришь насмешливо и все-таки с восхищением. – Ты. Я. Несколько часов. Ирландский кофе, пожалуйста.

Я не волнуюсь. Сигарета, выкуренная перед входом. Кофе с ликером. Хорошо бы белое вино, но тогда мне будет трудно прочувствовать тебя до конца – не тебя. Мужчину напротив.

– Псевдоним уже придумала? – Aujourd’hui je m’appelle Sophie. – смеюсь я практически без акцента.

– Tres bien.

Я не делаю ни единого движения навстречу. Тебе надо привыкнуть. Так зритель, пришедший в театр, не сразу вникает в суть спектакля, напряженно листая программку. Но мне кажется, что ты никогда не будешь зрителем – только режиссером. А на данный момент у нас слегка нервозный прогон, где мне надо выжать из себя все лучшее, на что я способна.

Я закрываю глаза. И, когда открываю, вижу перед собой абсолютно незнакомого человека. Изучаю его лицо; широкий открытый выпуклый лоб с морщиной – слишком много интеллекта. Прямой нос… хорошо. «Цезарский» типаж – делаю, что хочу. Ярко-выраженные носогубные складки – много переживает, рефлексирует – и все внутри себя, все – во внутренней чуме, пару раз в жизни сжегшей все дотла. Тонкие губы – сдержанность внешняя.

Трудно. Ох, трудно. Развести тебя на эмоции – раз плюнуть. На эмоции, которые мне нужны. И которые ты с наслаждением подыграешь. С таким наслаждением, которому даже я смогу поверить. А вот хрен.

– Расскажи, что хочешь. Не надо, – я предостерегающе ставлю ладонь между мной и им, – не про дела. Про что хочешь.

Пока ты рассказываешь – разумеется, все-таки, про дела – я откидываюсь на спинку дивана, слегка потягиваясь. Грудь, подчеркнутая обтягивающей шелковой блузкой, соблазнительно вздымается, и мужчины за соседними столиками, пришедшие на ланч, немедленно отслеживают едва ли не каждый мой удар сердца. Не то, чтобы это было тем, что мне нужно, но, оп, и ты заметил. Жестом собственника кладешь мне руку на колено, и я ловлю тепло твоей ладони, перехватываю его как передатчик и отправляю сразу в солнечное сплетение.

Там горячо.

Я дожидаюсь паузы в твоем монологе – не хочу перебивать. Пододвигаюсь вплотную и естественным движением кладу голову тебе на плечо. Мои глаза слишком близко от твоих, и ты читаешь в них мысль, которую ждал с самого начала.