Лана Ланитова - Блуждание во снах

Чую, опять за плечо трясут.

– Господин хороший, просыпайтесь. Скоро ваша очередь в кабинет заходить.

Я глаза-то открыл. И сызнова не разумею ни шиша. Глядь, сижу я в каком-то коридоре. Головой тряхнул: то ли я проснулся, и владения Виктора, и замок, и все вы мне приснились, то ли, наоборот, в какой-то новый сон нырнул. Но вокруг все явное, не как во сне деется. Пахнет канцелярией: гуталином, сургучом, бумагой писчей, чернилами, деревом, сукном пыльным. Я снова огляделся: по виду, вроде, сижу я в каком-то месте присутственном. То ли «отделение» какое, толи «департамент» – шут его разберет. По коридору ходят господа важные, чиновники, да все с бумагами, на бумагах гербы синеют, да с печатями. А у кого и папки цельные подмышками торчат, снурками гарусными перевязаны. Все, как один, в зеленых мундирах, воротники малиновые, нитью золоченной листья на них вышиты, пуговицы серебром отливают, а кто и без мундира, так в сюртуках ладных – хорошего сукна, сразу видать. Лица у всех сурьезные – ни на какой кобыле не подъедешь. Все говорят тихо – головы друг к другу наклонят, словно китайские болванчики, бровки поднимут и что-то важное шепчут. Что? – не разобрать. Не иначе, как тайны государственные обсуждают. Посекретничают, зажмурятся от удовольствия, друг дружку за локоток подержат, ножкой шаркнут для политесу, и пойдут далее бочком, бочком. Думаю: «Как спросить-то у кого, где я нынче очутился? Погонят еще чего доброго. Скажут: а ты-то, как сюда попал, дуболом рязанский? Ступай, свиное рыло, на улицу. И вытолкают в шею. Ну, уж нет. Я и сам отсюда потихонечку смоюсь».

И только я привстал, как шасть, невесть откуда, рядышком со мной, на свободный стул, плюхнулся какой-то невысокий господин, наружности неприметной и одет неряшливо.

– Ах, Макар Тимофеевич, насилу я отыскал вас, дорогой вы наш.

– А чего меня искать? Вот, он я…

– Помилуйте-с, я уж, почитай три месяца, как вас ищу, – противным голосом затараторил он.

– Кто три месяца? – спрашиваю я и таращусь на него, как баран на новые ворота.

– Как кто-с? Да я, – отвечает незнакомец.

– Зачем?

– Макар Тимофеевич, дорогой мой, дело собственно, вот в чем: дядюшка ваш, Пантелеймон Захарович Булкин, полгода тому назад преставился и завещаньеце на вас оставил.

– Как так преставился? Когда?! – выпалил я и соскочил со стула.

– Тише, Макар Тимофеевич, вы присядьте, голубчик, я по порядку вам все изложу.

Какое там – по порядку! Я чуть с ума не сошел, узнав о кончине моего дяди. Он ведь и был единственной душой ро́дной после смерти батюшки. А тут такие новости, будто обухом по голове, слезы закипают, глаза света белого не видят. Сижу весь в смятении, а незнакомец ручонку махонькую, да короткопалую мне на колено положил, глаза потупил, перекрестился и вздохнул тяжко – будто горю моему сочувствует от души. И только тут я сумел разглядеть внешность того господина. И до сих пор вспоминаю, что каждый раз он по-разному выглядел… А в тот раз, при первом знакомстве, он поглазился мне обычным мелким стряпчим, чинушей низкого пошиба. И сюртучок-то на нем поношенный, на груди коробом дыбился, и брючишки мятые, из сукна дешевого, и штиблеты стоптанные, словно тысячу дорог ножки короткие протопали. А с лица был он бледен, губы тонкие, глазки мелкие, выцветшие – даже цвета не запомнил. Нос туфелькой, черт знает, какой формы – то ли короткий, то ли длинный, не разберешь толком. Голова, словно кочан капусты, да плешивая вся… Крапивное семя. Наружности мерзкой господин тот оказался. Я отчего так подробно рассказываю про него, потом уразумеете. Ибо, он и виноват во всей мерзости, что со мной приключилась. Но не стану вперед забегать.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Meine liebe – моя любовь (нем.)

Штризель – (австро-нем. Striezet) кондитерское изделие, приготавливаемое из куличного сдобного дрожжевого теста с изюмом и пряностями.

Шпанская мушка – известный афродизиак. Средство для возбуждения либидо.

Целибат – обет безбрачия, как правило, принятый по религиозным соображениям.

Конфессионал (исповедальня) – в римско-католической церкви и некоторых англиканских церквях, место (кабинка) отведенное для исповеди.

Из всех зол выбери наименьшее (латынь).

Либертин – последователь философского течения либертинажа. Так называли в 17 – 18 веках сторонников свободной, гедонистической морали. Заметным идеологом либертинажа был маркиз де Сад. (Примеч. автора)

Festina lente – крылатое латинское выражение, означающее: «поспешай медленно».

Мариус, ты слышал стук? (франц.)

Нет, не слышал. (франц.)

Почему залаяла собака? (франц.)

Я не знаю. Надо пойти, посмотреть, Франсуаза. (франц.)

Собака взбесилась? (франц.)

Нет, я не думаю. (франц.)

Господа, помогите, пожалуйста. (франц.)

Assez – довольно (франц.)

Австерия – трактир, гостиница.

Ксандрейка – это бумажная ткань с цветными полосками; крашеная пестрядь, иначе – александрийка.

Казинет – это плотная бумажная или полушерстяная ткань для верхней одежды.

Суровский товар – это шелковые, бумажные и легкие шерстяные ткани.

Единорог – (здесь) старинное русское гладкоствольное артиллерийское орудие-гаубица.

Брандскугель – зажигательный снаряд гладкоствольной артиллерии, представлявший собой пустотелое ядро с отверстиями (скважинами), начиненное зажигательным составом.

Вольтижер – французский пехотинец времен Наполеоновских войн.

Грибоваль (Jean-Baptiste Vaquette de Gribeauval) – французский артиллерийский офицер, который разработал многочисленные усовершенствования различных отраслей артиллерийского дела.

Здесь имеется в виду значимость военных реформ графа Алексея Андреевича Аракчеева, накануне войны 1812 года. (Примеч. автора)

Ки́вер – весьма распространённый военный головной убор, существовавший в русской армии с 1803 по 1846 г., а в конно-гренадерских подразделениях и до Первой мировой войны. Эти головные уборы были высокие, тяжёлые и весьма неудобные, зато берегли голову всадника от непрямого сабельного удара.