Софи С./М. - Крик в небо – Вселенной. Книга 1. Она

Он бросился вниз – в подвалы, долго бежал по извилистой лестнице и в недрах земли уставился в зеркало. Оно висело в тёмной каменной коморке на самом дне. Полтора часа он смотрел в него, размышляя, что же с ним не так. Вот уже пятнадцать лет он дивится людям, теперь не такой непосредственный как раньше. При небывалой красоте и остром уме разумно бы править миром, думалось ему, и было странно, что не выходило. Следуя логике, всё делается по причине, материальной, вроде автомобиля, который приберёг отец, и каждый стремится организовать вокруг себя мир, а не наоборот. Людям свойственен такой подход, но в других – не нравится. Всё нужно делать исподтишка. Если не выгодно быть собой, то кем же быть?

Он толковал с отражением, снова представлял, как подойдёт к отцу, как назовёт его имя или произнесёт «отец». Как будет падать свет, как близко он будет сидеть или стоять, какова мелодия голоса, энергия касания… И самое главное – сила взгляда. Каков будет этот взгляд на вкус? Сладостные мгновения – привкус ванили во рту, приторный, пленяющий; а может, горькое разоблачение – благоговейный страх, позор, кислый, словно пивная капуста. А может быть, нечто странное, неуловимое и нежное, как отдалённый запах ландышей, как цветение розмарина по ту сторону реки.

Как отвечать на страх? Недоверие? Ненависть? Любовь? Смятение? Как не потерять эту скользкую нить влияний, что вьётся в открытом море сознания, сносится течением и вырывается, кусается, точно кобра, схваченная за хвост? Сегодня давление стало ощутимым. Как скрыть его, как выкрутиться? Как обрести, как сохранить ту заветную лёгкость воздействий? Она должна быть такой, словно нитей и нет. Марионетка – хозяин себе. Он делает так, как хочет, а хочет того, чего хочу я. Слишком много вопросов. Колониями муравьёв, бежавших из сломанного муравейника, ворвались они в его изнурённую голову и носились туда и обратно. Он скрежетал зубами. Не всё потеряно. Последнее время, как никогда прежде, он чувствовал энергию, витающую в воздухе, слышал голоса в голове – гордые или молящие, и мог бы видеть каждого, как рентгеновский луч – насквозь.

На улице лежал снег, ночи казались светлыми. Бессонница сводила с ума. Он становился старше, всё сильней запутывался в собственных путах. До сих пор он видел в некоторых людях гордость, достоинство, смелость, но уже презирал и это. Человеком больше, человеком меньше – это всё равно, что хлопнуть тапкой по кишащему тараканами полу и задумываться о том, какие души вы погубили… Голоса в голове усиливались – жалкие, ничтожные. Люди – недалёкие создания, убеждался он и думал – от недалёкости всё гнилое и произрастает. Они скрывают лживое, алчущее лицо под серой маской, ему тоже приходится скрываться, злит, что он считается больным исключением, а они здоровым правилом. Есть в них что-то, чего в нём нет. Но и у него есть то, чего нет у них

Вскоре, навык наигранных эмоций развился в нём до уровня гипноза, которому большинство поддавалось. Некоторые могли устоять, но он перестал видеть в этом их силу – он видел в этом свою слабость.

Не спалось уже который день. Что-то журчало прямо над головой. Запах крови висел в воздухе, а на потолке – зеркало. Он открыл глаза. Распахнутые в ночь, они сверкали тёмно-синим, как два ледяных подсвеченных осколка. Он взглянул вокруг – всё чисто. Прислушался – никакого журчания. Голод. Сухость во рту.

Вышел во двор. Никого. Вошёл в дом, прошёл на кухню. Молоденькая служанка отмывала раковины, поливая моющим средством.

– Жанна! – раздалось в тиши.

Она вздрогнула, обернулась. Ему нравилось пугать людей – это давало лёгкий толчок, трещинку на годном к срубке дереве.

– Я отпросилась на завтра, – солгала она. – Хозяйка сказала, если всё сделаю, могу завтра не приходить.

– Да? – переспросил он, скользнула улыбка. Настоящая улыбка едва ли касалась его губ, хотя он считался весёлым парнем. Эта была настоящей – как тут не улыбнуться, когда ситуация такова, что трепещут едва ты вошёл. Ей что хочешь можно внушить, смекнул он.

Подошёл ближе. Всё как продумал: свет неяркий, окна зашторены, тишина. Замерев на пару мгновений в раздумье, он тряхнул головой – «К чёрту» и снова улыбнулся. Все обожали его задор. Таким условным знаком ей давалось понять, что пугать её никто не собирается. Он отправит её усталый разум в мир полный сладостных иллюзий. Почему так? Он решил поддаться интуиции – делать то, что говорят его желанию её напуганные глаза.

– Жанна, – произнёс он. – Жанна… – повторил голосом, обволакивающим, словно глицериновая плёнка. Он был раскован, очарователен, галантен и нежен. Её имя – сладостно, тонко. Отвлекающий жест ухоженной ладонью – можно начинать. – Я вспомнил, – он взмахнул правой рукой, остановил ладонь вверху. Расстёгнутые белые манжеты, спускающиеся рукава, белоснежная, гладкая кожа…

В итоге, он заставил её раздеться и выйти на мороз. Понимал, что она боялась его, на каком-то интуитивном уровне она видела в нём невменяемого, вот и повиновалась. Не хотелось так думать. Её ощущения он представлял себе со всей романтикой:

Она взглянула на ладонь… Спёртый кухонный воздух с примесью жареного лука и чистящего порошка теперь не чувствовался.

– Жанет! – раздалось в тишине. Тяжёлый мутный взгляд: – Жанет, Жанет, – звучит лишь отголосками, комната наполняется синевой… Пахнет белой акацией – свежей, после росы. Всё кругом бело от цветения… Невиданная красота… Всё кружится-кружится-кружится…

Запах крови. Три крупных шипа впились в кожу босых ног…. Под ногами ветви акации, дай-ка посмотрю… Девушка открывает глаза: голой она стоит на ржавом мартовском снегу.

– Боже! – она хватается ледяными ладошками за промежность и грудь. – Где я? – Откуда-то доносится смех… Откуда? Почему я здесь? Который час? Уже рассвело. Так холодно. Безумно холодно… – Всё было именно так, хотелось думать ему.

Через три года мальчик стал мужчиной. Он не мог не считать себя таковым – силу в себе он чувствовал бесконечную. Первыми он убил двоих мужчин: не исподтишка и не из револьвера – собственными руками. Правда, в руках был нож, но это не револьвер. Третьего задушил. Была и женщина, но этим он не гордился. А потом, трупов было не мало…

Пошёл к кабинету отчима. Теперь он не называл его отцом. Скоро мне восемнадцать, думал он, а старик богат. Нежилец он уже. Настолько из ума выжил, что мать уломала его составить на неё завещание.

Он нисколько не волновался, даже шутил перед тем, как войти:

– Father? – вопрошал он.

– Yes, son, – отвечал сам себе.

– I wanna kill you! Mother, I wanna fuck you! – Какой же эпичный диалог!

Когда вошёл, первым делом сказал, что разбил три люстры с кристаллами «Сваровски», с которых тот пылинки сдувал. Они стоили целое состояние. По телефону подтвердили – разбил. Отчим схватился за сердце – он очень ценил свои деньги. Настало время вынуть из мешка голову его любимого кота. Кот был уникальной породы и тоже стоил кучу денег. У старика больное сердце, но не тревожь его, протянет ещё десяток лет…