Татьяна Богатырева - Любой каприз за вашу душу. Нью-Йорк

Ненормальный итальяшка с дурацким именем Бонни привез его на какую-то ферму, профессионально вскрыл замок сарая гнутой железкой и кивнул на сено.

– Располагайся, ледяной принц. Царское ложе! И не капает.

– Отличное местечко, – кивнул Ирвин и достал из кармана пузырек со спиртом и упаковку бинта, украденного со стойки у аптечной кассы, потому что на него уже мелочи не хватило. – Давай твою бровь.

Независимо пожав плечами, итальяшка поставил байк у стенки и уселся рядом на сене.

Вид у него был – хоть сейчас на плакат «их разыскивает Интерпол». Тонкий, жилистый, носатый, одет в засаленную джинсу и потертую кожу, под мотоциклетным шлемом бадана, на роже – ненависть ко всему миру, а для пущей красоты – размазанные кровавые разводы. Когда итальяшка впервые открыл рот, Ирвин ожидал услышать мат-перемат пополам с дебильными шуточками. Но ошибся. Нормальная речь, американский диалект с итальянским акцентом, на «Бонни и Клайда» отреагировал адекватно. Андерсена читал. При этом дерется спокойно и эффективно, как опытный боец, без капли показухи или глупого благородства. И нарывается так же: взгляд, презрительное движение плечом – и Ирвин уже готов с ним сцепиться.

Странный парень.

Пожалуй, если бы не местные, ночевать им обоим в полицейском участке, а то и в больнице.

Вдогонку странностям: байк. Не «Драккар», конечно, но «Харлей» в сотню лошадок. Оборванцу не по карману.

Хотя, нищим маргиналом итальяшка мог показаться только на первый взгляд. Двигается слишком уверенно, мягко и красиво. Говорит грамотно, саркастично. Взгляд умный и острый.

Любопытно, кто он. Не похож на обычных современных кочевников еще и тем, что одиночка – кочевники живут стаями.

Когда Ирвин протирал спиртом его рассеченную бровь, итальяшка только сжимал зубы, даже не шипел. А Ирвин снова убедился, что маргиналом-кочевником тут и не пахнет. Волосы густые и блестящие, кожа чистая, зубы идеальные. Плечи под майкой с черепами и татуированные руки – скульптурной формы. Да и лицо… необычное лицо. На первый взгляд едва ли не урод, но на второй и на третий – есть в нем что-то от породистого коня. Гордость, упрямство, нерв. Очень, очень странный парень.

Обращаться со спиртом и бинтом он тоже умел. Обработал Ирвину разбитые костяшки (зря снял перчатки при входе в бар, зря!) и перебинтовал. А потом нашел в сене какую-то траву, пережевал, вложил в кусок бинта и велел держать у разбитой губы.

– Быстрее заживет, bello.

Спорить Ирвин не стал, глупо это. И спрашивать, куда на ночь глядя намылился итальяшка без байка – тоже. Может, коней воровать, а может – фермершу трахать. Мелькнула мысль: а может, убивать, насиловать и грабить. Было бы забавно вот так влипнуть в детектив. Забавно, но нереально. Сбежать или сдать парня в полицию не хотелось, никакого холодка по спине и прочих признаков подвоха не чувствовалось – а своему чутью Ирвин доверял. Всегда. И ни разу не ошибся.

А, катись оно все. Спать охота. И есть. Надо завтра найти автомастерскую, что ли. В железе-то он разбирается едва ли не лучше, чем в финансах, так что работа будет.

Он почти уснул к тому моменту, как скрипнула дверца в амбарных воротах, впустив в сарай полосу лунного свет, и прозвучало тихое:

– Эй, Британия!

– М-м?

Прикрыв дверь, итальяшка щелкнул зажигалкой, высветив резкое, расчерченное тенями лицо. К летнему сенному запаху тут же добавился еще один, дымно-сладковатый. Послышался довольный вздох.

– Где ты там, Британия… – в темном проходе между кипами сена зашуршали шаги. – Жрачка есть.

Придурок. Сено, байки и косячок! С него станется влезть наверх, чтобы уж наверняка устроить пожар.

– Здесь я, – неохотно покинув нагретое место, Ирвин скатился вниз. Отряхнулся. – Надеюсь, не сырая собака.

– Мечтай. – Итальяшка хрюкнул. – Яйца есть. Сырые.

Смутно-темная тень, подсвеченная тлеющим косячком, протянула ему нечто теплое, гладкое, пахнущее… неописуемо пахнущее. Видимо, живыми курами. Или гусями. Когда-то в детстве мать настаивала, чтобы Ирвин пил сырые яйца. Это было очень полезно для здоровья. Зачем полезно, почему полезно, какой идиот придумал, что полезно – не имело значения. Раз леди Говард сказала, значит, он должен был их пить. Отвратительные, склизкие, вонючие яйца. Два года подряд, пока ей не пришло в голову, что гораздо полезнее для здоровья пить сельдерейный сок, капустный сок, морковный и брюквенный сок… По счастью, пытка соками закончилась довольно быстро: Ирвина отдали в закрытую школу для мальчиков, и там на завтрак была просто овсянка. Тоже очень полезная, но хотя бы съедобная.

Помянув тихим незлым словом матушкину заботу, Ирвин протер яйцо рукавом (хотя стоило бы спиртом!) и надколол. Есть хотелось так, что не пришлось даже жмуриться, глотая белковую слизь. Зато стоило ей коснуться пищевода, как живот скрутило голодным спазмом.

Надо было соглашаться на двадцать евро в день. Отличная зарплата для придурка без рабочей визы, страховки и прочих бумажек.

Ирвин едва сдержался, чтобы не рассмеяться: вот оно, везение! Сбежать в Румынию за неделю до окончания медстраховки! А о рабочих визах он никогда и не задумывался. Зачем эта ерунда исполнительному директору маркетингового департамента? Дура-ак…

Второе яйцо пошло веселее и даже не показалось гадким. Очень даже вкусное яйцо, и запах такой, что хочется эту курицу ощипать, пожарить и съесть. Впрочем, можно пожарить, не ощипывая, в глине. Как в скаутском лагере.

После второго яйца ему протянули косячок.

– Не увлекайся, Британия. А то поведет с непривычки.

Затяжка, третье яйцо, еще затяжка, четвертое… вскоре странный итальянец уже был отличным парнем, яйца – пищей богов, сенной сарай – королевской спальней, а мир – прекрасным и удивительным. Хотя немного смешным.

Синий лунный свет погас, по крыше забарабанил дождь, в сарае похолодало, но отличный парень Бонни принес то ли мешок, то ли попону, в которую они очень удобно завернулись, вырыв ямку в сене.

В ту ночь Ирвину впервые не снились графики, курсы, показатели и отеческие наставления о долге настоящего лорда. Ему ничего не снилось, и это было прекрасно.

Нью-Йорк

Роза

Поставив точку в конце главы, я глянула на часы: без пяти шесть. Что ж, я молодец, уложилась. Конечно же, не без помощи Керри – воплощенного милосердия. Она принесла мне обед прямо на террасу, где я обложилась подушками и писала, писала, писала… Она же помогла заказать платье и вызвала стилиста к семи часам. Милая, прекрасная Керри! Ей невероятно шли синее платье, белоснежный фартук и кружевная наколка на собранных в узел темных, с проседью, волосах. Хоть сейчас в Голливуд, на роль Примерной Английской Прислуги. Правда, несмотря на немного лошадиную, типично английскую внешность, произношение у нее было американское. Если ничего не путаю – местное.