Ирина Туманова - Бег по времени

Окутанный туманом, с погашенными корабельными огнями, «Летучий голландец» торопился в гости к Анастасии. На сгнившей палубе качались страшные тени в истлевших лохмотьях, а на мостике, приветствуя «Анастасию», печально улыбался капитан. В костлявых руках его зажата дымящаяся трубка…

Вцепившись бесчувственными пальцами в поручни фальшборта, Настя смотрела на приближающийся призрак безумными глазами, у неё мутился рассудок от беззубой улыбки курящего скитальца.

Ярдах в пяти жуткая бригантина повернула нос и в торжественной тишине продолжила свой путь в никуда. Настю обдало промозглым холодом из неживого прошлого, ее шхуна качнулась на пологих волнах, идущих от мертвой бригантины. Настин крик оборвался на вздохе, она страшно закатила глаза и упала в обморок.

Клочья рыхлого тумана поднимались от воды все выше и выше, намереваясь поглотить беззащитный кораблик, затерявшийся в серой мгле. Наконец, белый дым поднялся до палубы, перевалил через борт и оказался на судне единственным хозяином. Скоро сама Анастасия и одноименная шхуна утонули в густом влажном облаке.

Куда исчез «Летучий голландец» и был ли он вообще – на этот вопрос могло ответить только море. Но оно молчало, надежно пряча свои тайны по черным безднам, там, где покоились бесчисленные жертвы необузданной морской стихии.

Сознание вернулось к Насте довольно быстро – туман ещё не успел развеяться. И тем страшнее было возвращение в реальность. Обморок был не глубокий, память не пострадала, и Насте хватило секунды, чтобы вспомнить жуткий оскал истлевшего капитана. От тихого ужаса у неё зашевелились волосы на затылке, крик подступал к горлу, но она не могла кричать – челюсти сдавила судорога, язык не слушался и боялся нарушать затаившуюся тишину.

Туман сделал Настю почти слепой, она не видела где притаились гости с «Летучего голландца», поэтому они казались ей везде: за мачтой, за баком, за свернутым куском брезента. Они сидели на реях, свешивались гроздями из «вороньего гнезда» и, конечно, прятались в её каюте. И ждали, ждали момента, чтобы наброситься, вцепиться зубами в ее тело.

Настя бежала в капитанскую каюту – это было единственное надежное убежище, в котором она уже больше месяца спасалась от местных призраков. Сердце почти не билось, когда она шагнула в настороженную темноту каюты. Вариантов не было – если суждено сойти с ума – то пусть это произойдет «дома».

И только когда загорелась лампа, тускло осветив пустые углы, Настя смогла, наконец, вздохнуть – каюта, кажется, была пуста.

Но ужас притаился кругом, и свет лишь на короткое время ослепил ночных странников. Скоро они привыкнут к тусклому огню, и не боясь его, придут за Настей.

Однако, было у неё одно надежное, хорошо проверенное средство от местных призраков. К нему-то она и тянула сейчас свои трясущиеся руки. Дрожь сотрясала их с такой силой, что на столе образовалась большая лужа пролитого рома. Потом рюмка, наполненная до краев, билась о Настины зубы. Поймав момент относительного затишья, Настя глотает ром рюмка за рюмкой. «Лечебная» доза уже давно превышена, но ожидаемого эффекта не наблюдается. Крепкий спиртной напиток пасует перед гостями с «Летучего голландца».

Диким голосом Настя зовет Пятницу. Ученая собака не сразу отзывается – слишком страшно и незнакомо кричит любимая хозяйка.

Но вот мало-помалу доза, в два раза превышающая лечебную, начинает действовать: затихает дрожь, куда-то уходит судорога, расслабляются скрюченные руки, язык начинает шевелиться и говорить своим прежним, хотя уже изрядно пьяным голосом:

– Ха-а, ну что, съели, демоны? Я так просто не дамся. Не спешу вливаться в ваши стройные ряды…

Тут рюмка выпала из рук, Настя пошатнулась и наступила на неё. Раздался жалобный хруст и пьяная девушка лишилась «дозиметра».

– Ах ты, черт! не к ночи будь помянут, – смело ругнулась она и пошла блуждать по каюте в поисках другого измерительного сосуда, потому как пить прямо из горла нежная барышня ещё не научилась.

На туалетном столике, среди флаконов и разных парфюмерных пузырьков она обнаружила недопитый стакан чая из лучших времен. Он уже слегка зацвел и выглядел совсем не аппетитно, но выбирать тут не из чего. Настя сняла разноцветную плесень и позвала Пятницу:

– Пятница, друг, иди скорее ко мне! Я тут нашла тебе сто грамм…

Пес, захлебываясь, жадно глотал кисловатую золотистую жидкость. А Настя вдруг начала стремительно пьянеть. Выпитое количество рома чуть-чуть не дотягивало до самой, что ни на есть, смертельной дозы. Не отвлеклась бы она на поиски «дозиметра», то сейчас уже, наверняка, валялась в некрасивой позе, с пеной у рта. А так она отделалась всего лишь головокружительным полетом на пьяной карусели.

Слабый организм барышни реагировал чрезвычайно бурно. Так бурно, что Настя перестала верить в существование морских призраков и «Летучих голландцев». Более того, её собственное существование казалось под большим вопросом. Единственное, что она запомнила перед тем, как сесть на тошнотворную карусель – брошенная в дверь пустая бутылка, которая разбилась неестественно тихо, и свой голос, звучащий откуда-то издалека, через вату:

– Подумаешь, напугали… обтрепались все, бродяги… боюсь вас адски…

А потом она загорланила во всю пьяную глотку незнакомую песню из советского кинофильма:

– А нам все равно! А нам все равно… пусть боимся мы волка и сову!

Песня со словами на злобу дня, точнее, ночи, невероятно рассмешила девушку, только что сходившую с ума от ужаса. Сразу же после этих слов, оказавшихся пророческими, бедной Насте стало действительно все равно. Ночь пролетела как одна короткая, но очень сумасшедшая секунда.

Когда Настя очнулась от пьяного угара, было светло и очень плохо. От ночных страхов не осталось и следа, если не считать «следов» по всей каюте. И судя по их расположению, Настю швыряло из стороны в сторону, как во время убийственного шторма.

Девушка из высшего общества лежала поперек кровати и громко стонала: голова трещала, как сухие дрова в печи, от солнечных бликов болели глаза, а во рту творилось что-то на редкость неприличное. И кроме того, сильно хотелось пить. Во много раз сильней, чем за все последние сухие дни вместе взятые. Настя отдала бы и душу и тело за глоток воды. Но никто не предлагал ей столь выгодного обмена. Настя, наверное, выпила бы море, вот только не могла оторвать голову от подушки. Так и пролежала она до самого обеда, страдая от первого в своей жизни похмелья, а ещё больше от сознания того, что рома, как средства ухода от ночной и очень страшной действительности для нее больше не существует. Даже мимолетное воспоминание об этом напитке вызвало у страдающей невыносимые приступы дурноты.