Галина Гончарова - Замок Кон’Ронг

– Я мало что знаю о Брайсах.

– А тут о ней почти ничего и нет. Двадцать два года, живет с матерью, отец им оставил небольшое наследство, они его вложили в доходные дома и существуют на ренту.

– Неглупо.

– Ценным бумагам не доверяют, постоянно повторяют, что с экономикой в игрушки играть не надо, это как грудной ребенок и взрослый человек – все равно не выиграешь. Что захочет – то и сделает.

– Интересно. Это кто?

– Кларисса Брайс. Любит дама посплетничать со знакомыми…

– Кларисса?

– Мать Джинджер Брайс.

– А ты не хочешь познакомиться с этой Джинджер?

– Посмотрим. Если подвернется – обязательно поинтересуюсь, что ж там за девушка такая.

– Вот-вот, поинтересуйся.

– Поинтересуюсь. Мы ведь задержимся пока в столице?

– Да.

– Переходим к старшему поколению?

– Пожалуй. Младшее – детей осветили, среднее – там точно больше ничего интересного?

– Тиана, Лесс, Кейт… да нет. Разве что братец привязан к старшей сестре, среднюю недолюбливает, но помогает обеим в меру сил и возможностей. Особыми талантами не блещет, пытается играть с кораблями и товарами, где золотой заработает, где потеряет, выходит примерно в ноль.

– Хм-м…

– Старшее поколение?

– Да.

– Из ныне живых – Дженет Кон’Ронг, вдовствующая графиня Кон’Ронг. Очень порядочная, очень набожная, очень праведная. Ведет исключительно затворнический образ жизни. Ходит в храм четыре раза на неделе, а иногда даже шесть, вышила для храма три алтарных покрова. Деньгами не помогает.

– А бедным?

– Тоже. Считает, что бедность ниспослана человеку как кара за его грехи. Вот пусть сам думает, в чем он провинился, а она поможет ему исправиться. Но только словами, исключительно словами. Происходит из обедневшего рода, предки – миссионеры, сама она собиралась в монастырь, но в тридцать лет ей сделал предложение Лукас Кон’Ронг. Жених был почти на двадцать лет старше невесты, но Дженет это не смутило. Она вышла замуж и принялась рожать детей.

– А Лукас?

– О нем мало. Он умер почти пятнадцать лет назад, Лесс был еще маленьким, и все взяла в свои руки вдова. Вот. По словам того же лекаря, Лукас сильно болел, тяжело болел, ему пришлось отнять обе ноги, перед смертью он очень мучился… собственно, лет пять до смерти у него жизни и не было.

– И почему я ему не сочувствую?

– Полагаю, мам, у тебя есть для этого причины, – ответил с хитрой улыбкой сын, возвращаясь к бумагам. – Уж насколько он был счастлив – неизвестно, но говорят, перед смертью просил вернуться какую-то Ирэну, каялся, плакал, словно дитя…

Злая улыбка на губах женщины сменилась грустной.

– Что за Ирэна?

– Лекарь не знает. Говорит, что леди Кон’Ронг менялась в лице от этого имени, но и только. Он никаких Ирэн в округе не приметил – из тех, что могли иметь отношения с графом.

– Вот даже как…

– Все думают, что это его любовница и он в чем-то виноват… как-то так.

– Так, иначе… Как мы любим каяться, когда все уже бессмысленно.

– Зато Бог простит. Известно же – согреши и покайся, а если не согрешишь – то каяться не в чем будет, а сие уже гордыня есть, а гордыня – это зло. Безгрешных же у нас не бывает.

– Это верно. Бывают непойманные.

– Дальше читать?

– Читать.

– Но тут не особо много. Про леди Дженет, какая она хорошая, милая, обаятельная, как она от сына разогнала всех девушек – Лесс для нее свет в окошке, единственный сын, самое большое счастье…

– Счастье… да… счастье…

Мужчина выскользнул из кресла, почти упал на колени рядом с матерью.

– Не думай, не надо. Мама, не плачь, пожалуйста, у нас все будет хорошо. Все будет хорошо, обещаю!

Но по щекам женщины струились слезы.

Забыто многое, столь многое…

Ничего, так даже лучше. Она скромная, она не постесняется напомнить о себе после того, как нанесет удар. К чему лишняя известность?

Вовсе даже ни к чему.

Ирэна Гервайн коснулась волос сына и прикрыла глаза. Наступало время мести.

– Джинджер!

Лесс спрыгнул у двери, постучал бронзовым молоточком и влетел в дом, едва ему открыли.

– Джинджер!!!

Девушка застучала каблучками со второго этажа.

– Лесс! Тсс!

Мужчина послушно примолк, но радостная улыбка с его губ так и не ушла.

– Что случилось?

– Мама приболела, я за ней ухаживаю.

Улыбка привяла.

– А я хотел поговорить с ней…

– А я тебя никак не устрою? Поговорить?

– Разумеется! Джин, – мужчина прямо в холле опустился на колено, извлекая из кармана маленькую коробочку, – выходи за меня замуж?

Бриллиант в кольце был хотя и не идеальным, но очень приличным, в этом Джин разбиралась. И сапфиры, которые его окружали, были вовсе не плохи.

Да и сам мужчина.

Высокий, стройный, симпатичный, пусть с чуть детским выражением лица, но многим и это за счастье, опять же граф, то есть даже титульный рост, не бедствует, не пьет, в карты не играет… что еще нужно?

Не ясно.

Но уж больно продажно это звучит.

Впрочем, на личике Джинджер эти мысли никак не отразились. Вместо этого она молча протянула руку, и колечко скользнуло на средний палец.

– Джин, моя Джин!

Лесс заключил девушку в объятия.

Та и не сопротивлялась, отмечая, что восторга у нее не возникает. И дрожать от возбуждения не получается, и терять сознание… расчетливая она такая, что ли?

Где вдохновение-то? При написании статьи она и то чувствовала больше энтузиазма!

Лесли принял ее реакцию за естественное девическое смущение и расцепил руки.

– Я бы хотел сообщить о нашем решении твоей матери, дать в газеты объявления о помолвке и пригласить вас познакомиться с моей семьей. А свадьбу можно назначить на осень, ты не против?

Джинджер кивнула – мол, не против. А мать…

– Я сейчас поднимусь к маме, проверю, как она себя чувствует. Если все в порядке, она тебя примет.

– Отлично!

– А насчет визита… Лесс, милый, пока мама не окрепнет, я никуда поехать не смогу. Одной мне неприлично, и ее я не брошу.

На лице мужчины отразилось такое явное разочарование, что Джин едва не фыркнула. Но удержала лицо и направилась вверх по лестнице, чувствуя горячий мужской взгляд чуть пониже поясницы. И что там такого занимательного?

Она вот мужчинам никогда туда не смотрит, полагая, что главное – ум. А у них другое мнение? Как интересно…

Кларисса усиленно изображала больную. С чашкой чая, коробкой пирожных, стопкой газет и несколькими романами на одеяле. Дополняли картину аккуратно заплетенные волосы и роскошный шелковый халат. Болеть надо с удобствами.

– Мама, можно?

– Да, дорогая. Ты одна?

– Да, мамочка…

Почтительная дочь, страдающая мать, акт первый, сцена первая.

Дверь захлопнулась за Джин.