Яна Вовк - Аферист и карьерист

– Бог мой, это вы, – только и произнесла она, вглядываясь в лицо Ильина.

– Я, – подтвердил он, и, сделав к ней последний шаг, обнял её, как ветерок берёзку, почти не прикасаясь, нежно, трепетно.

Ольга вдруг расплакалась.

– Что же это, Оленька… вы ведь не любительница трогательных сцен, – не ожидая слёз, пробормотал Ильин.

Он так долго готовился к этой встрече, так много думал о предстоящем свидании, собирался выслушать упрёки и выдержать презрение… но слёз не ожидал. Женские слёзы были опасней наводнения – ничто не спасёт, если начнёшь в них тонуть.

– Простите. В самом деле, к чему сантименты? – не отрываясь от его плеча, всхлипнула Ольга. – Вы, несомненно, искали меня по какому-нибудь неотложному делу.

Михаил Иванович погладил её по голове, утешая, как ребёнка. Она отстранилась от него. Глаза ещё красные, ресницы слиплись от непросохших слёз, но взгляд уже ясный и сухой, не собирающийся убегать. Такая знакомая Оленька…

– Вас отпустили?

Он кивнул. Обнять бы её крепко, прижать к себе и никуда не отпускать… Но он уже отпустил… навсегда. И всё равно сюда шёл.

– Как вы здесь оказались? – она беспокойно оглянулась на дверь. – Вы рисковали столкнуться только что с человеком, не заинтересованным в безопасности чьей-либо репутации. С минуты на минуту он вернётся.

– Я никогда не отличался осторожностью.

Она не спрашивала больше ни о чём, а он готов был рассказать о многом.

– Вы должны уйти.

Ильин посмотрел на неё с грустью, причина которой уходила корнями в недомолвки прошлого. Так и останется недосказанным то, что не давало ему покоя эти годы. Вся жизнь в походах и экспедициях, наблюдениях и открытиях. Есть некогда, спать некогда, но мысли всегда находили время коснуться болезненной темы…

Ольга присела на оттоманку, прикрыв наготу волнения довольно зыбким спокойствием. Она понимала, что любое неосторожное слово способно прорвать её защиту – защиту от сомнений и бесполезных сожалений, которые бы уничтожили, разрушили мир, с трудом созданный ею вокруг себя, такой хрупкий и ненадёжный, но всё-таки мир.

– Оленька, – тихо заговорил он, опускаясь перед ней на колени, – простите мне мою нерешительность. Простите малодушие…

Она сдерживалась, чтобы не отвернуться. Резкое слово рвалось с языка. Простить замужество и рождение любимого дитя? Или отвращение и страх, которые душили её в первую брачную ночь? Или разочарование в своём существовании, и серые дни, похожие один на другой? Простить?! Она бы простила… если бы считала его виновным во всём произошедшем.

– Так должно было случиться. Я ни о чём не жалею, – выдавила она из себя, глядя прямо в его глаза. «А даже если бы и жалела, вы никогда не узнали бы об этом!»

– Я отправляюсь в экспедицию, – Ильин взял её руку и нежно поцеловал. – Еду завтра на рассвете… Тайное присутствие недавнего заключённого на балу – это оплеуха собравшемуся здесь обществу. Я хотел бы увидеться с вами при иных обстоятельствах, но когда мне сообщили вчера о моём досрочном отъезде, я уже не выбирал. Всё решилось очень неожиданно…

За портьерами произошло движение, и раздался громкий чих. Ильин поспешно поднялся. Ольга выбежала навстречу маркизу, замешкавшемуся в дверях.

– Ах, эта вечная пыль в портьерах! – придерживая пальцем кончик носа, точно боясь снова чихнуть, пожаловался Шале. – Простите, что задержался, но мадам Ветлицкая не отпускала меня, выясняя, у какого ювелира я покупаю драгоценности для жены.

– Да? И у какого же?

Он удивлённо посмотрел на неё.

– Где мой муж? – тут же спросила она.

– Я только что видел его за игрой.

– А где шампанское?

– Ох, я и забыл! Это из-за мадам Ветлицкой! А вы всё ещё хотите шампанского?

Никакой внимательный взгляд не мог проникнуть за улыбчивый занавес маркиза.

– Думаю, мсье, нам пора вернуться к гостям.

– Составьте компанию Роману Степановичу, и он будет приятно удивлён.

– Я не люблю карты.

– Напрасно. Это теперь стало модным занятием. Заметьте, дамы тоже поддаются азарту и составляют серьёзный противовес господам. Я, к сожалению, не слишком силён в картах, но надеюсь, ваш муж научит меня выигрывать.

– Вам это будет стоить целого состояния.

– Неужели? Роман Степанович так дорого берёт за обучение?

Она усмехнулась.

– Вам нравится мой дом? – поинтересовался Шале, выводя её в гостиную.

– У вас превосходный дом.

– Так отчего бы вам не бывать здесь чаще?

Она промолчала. Шале подвёл её к Топорину и быстро затерялся среди гостей. К счастью, Роман Степанович был увлечён игрой, и ей не пришлось гадать, закрались ли в его голову какие-либо подозрения по поводу её отсутствия.

Мадемуазель Жаклин высоко ценила оказанное ей доверие, и была горда тем, что воспитывала дочь князя Артемьева, но порой ей хотелось забыть обо всём этом и попросту отшлёпать неуправляемую малолетнюю княжну. Девочка, уверенная в своей безнаказанности, дерзила ей, в лучшем случае молча выслушивала нравоучения… и делала всё по-своему. Француженка нервничала, искала пути к сердцу и разуму непослушного ребёнка и задавала себе вопрос, что держит её в этом доме: хорошая плата или же собственные амбиции. В её годы пора иметь мужа и своих детишек, но, обделённая семейным счастьем, Жаклин воспитывала отпрысков состоятельных русских, получала вовремя зарплату и мечтала на скопленные деньги когда-нибудь открыть частную школу, хотя бы маленькую, но зато свою.

– Мадемуазель Софи, – Жаклин остановилась посреди классной комнаты, – урок этики мы начнём с пройденного материала. Займите, пожалуйста, своё место…

– Моё место сейчас в гостиной, – возразила девочка, с вызовом глядя в серые глаза мадам, обычно небольшие, но имевшие свойство в такие моменты заметно расширяться.

Гувернантка покачала головой. Софи тоже закачала головой, не приближаясь к парте. Она была похожа на отца: лицом и нравом – от природы, манерами – от желания во всём ему подражать. Жаклин в который раз отметила про себя это сходство, но князю, как мужчине, очень даже шли грубые черты лица, а вот для девочки подобная внешность не была приятным подарком. Единственно, что, по мнению Жаклин, было красивым в Софи, так это светлые вьющиеся волосы, переливающиеся солнечной радостью в любую погоду… Девочка упёрла в бока сжатые кулаки и топнула ножкой, отчего загуляла пышная юбка её светло-серого кашемирового платья, отороченная понизу белой атласной лентой и тонким кружевом.

– У вашего отца гостья, и было бы неприлично…

– Прилично! Баронесса всегда мила ко мне, – и Софи стала огибать француженку, стараясь пробраться к двери.

– Но мадемуазель! – гувернантка попятилась назад, заслоняя собой дверной проём. – Баронесса всего лишь из вежливости не может сказать вам, что ваше присутствие там нежелательно. Георгий Павлович велел вам делать уроки.