Вера Крыжановская-Рочестер - Рекенштейны

– Хорошо ли Арно исполнил должность рыцаря? – спросил граф. – Не скучала ли ты?

– Ах, скорей он мог скучать, но выказал идеальное терпение и обмахивал меня с ловкостью и неутомимостью римского невольника. Затем мы с ним много говорили; я рассказала ему, что в этом гроте ты сделал мне предложение. Но, боже мой, я теперь припоминаю, что здесь же мы заметили первый зуб у Танкреда.

Граф улыбнулся.

– Да, это место полно воспоминаний.

– А я за это украсила его. Тебе, мой милый Вилибальд, я также сохранила одну из моих роз и после завтрака сама вдену ее в твою петлицу.

Она продолжала болтать и шутить, вполне игнорируя Готфрида, который сел молча к столу и не вмешивался в разговор. Это недоброжелательное презрение Габриелы к воспитателю Танкреда смущало обоих графов, и они старались окружить его усиленной приветливостью. Не раз взгляд графини скользил по лицу молодого человека, который с холодным бесстрастием, казалось, ничего не замечал.

В ту минуту, как Арно наливал вино в рюмку, которую графиня с кокетливой улыбкой протянула ему, взгляд ее встретился с взглядом Готфрида. Темные глаза молодого человека не выражали восхищения, и под этим строгим, пытливым взглядом она опустила ресницы.

– Господин Веренфельс, строгий спартанец, должно быть, не одобряет, чтобы женщины пили вино.

– Если б я поднесла моему пасынку кубок, наполненный ядом, вы не могли бы бросить на меня более грозного взгляда.

Готфрид улыбнулся, и его холодный, едкий взгляд с насмешкой устремился на красивое лицо его недруга:

– Мне очень жаль, графиня, что мой безобидный взгляд так не понравился вам. Впрочем, я полагаю, что такая прелестная и нежная рука не способна подать яд в рюмке вина.

– Тогда как же она поднесет его?

Габриела улыбнулась, но ее пылающие глаза пожирали дерзкого молодого человека. Он нагнулся и, понизив голос, спросил:

– Вы хотите знать как?

– Да.

– Например, в благоухании розы. Аромат цветка, говорят, тоже смертельный яд.

Габриела, побледнев, отвернула голову, но так как завтрак закончился, то все встали, и слуги проворно убрали со стола.

– Поди сюда, Танкред, – позвала графиня.

Мальчик стремительно подбежал и с жаром обнял ее.

– Ах, мой кумир, ты слишком пылок. И потом нехорошо, что так растешь. Я бы должна не признавать тебя: такой большой мальчик старит меня преждевременно. Кончится тем, что скоро ты будешь называться лишь папиным сыном.

Говоря это, она привлекла к себе голову ребенка и покрыла поцелуями его губы, глаза и шелковистые локоны.

– Вилибальд, ты можешь гордиться своим сыном, ведь он красив, как юный бог. В Париже, на водах, в Италии все были без ума от этого очаровательного ребенка. И он будет еще лучше, когда я одену его в привезенные мной костюмы, приспособленные к его рода красоте. Арно, – обратилась она улыбаясь к пасынку, – для вас он будет опасным конкурентом у хорошеньких женщин и разобьет немало сердец.

– Ну этого можно не бояться, – отвечал смеясь Арно. – Прежде чем Танкред сделается таким страшным донжуаном, мне уже будет за тридцать, и я буду вполне остепенившимся человеком.

– Женатым и отцом семейства, надеюсь, – присовокупил граф.

Но Танкред превратно понял слова брата и, покраснев, подбежал к нему.

– Ты воображаешь, Арно, что я еще не умею ухаживать за дамами? Ты очень ошибаешься. Я всему научился у барона Ленэ, у графа Бомона, дона Маносла де Риваса и других маминых поклонников, которые к нам ездили. Я не хуже тебя умею подавать букет, носить веер или книгу и бросать такие взгляды.

И Танкред поднял глаза с таким комичным выражением влюбленного, что оба графа разразились неудержимым смехом. Габриела покраснела.

Готфрид один остался серьезным и взглянул неодобрительно на легкомысленную мать, достойную глубокого осуждения за то, что пробуждала глупое тщеславие в сердце своего ребенка восхвалением его красоты. Графиня уловила этот взгляд.

– Наш строгий наставник недоволен, я это вижу, – сказала она насмешливо, – и боюсь, как бы бедный Танкред не поплатился двойной работой за мое материнское поклонение.

– Это правда, я не даю ему случая упражнять те способности, которыми он сейчас хвастался, – ответил молодой человек спокойно.

– Веренфельс хорошо делает, что заботится о приобретении мальчиком более полезных знаний, – заметил граф, вставая.

– Ты уходишь, Вилибальд, а я хотела попотчевать тебя конфетами, которые привезла. – И графиня надула губки. – Беги скорей, Танкред, и скажи Сицилии, чтобы она дала тебя ящичек с инкрустацией, она, вероятно, уже вынула его.

– Я вернусь еще, чтобы отведать конфет, мне нужно сделать некоторые распоряжения на фазаньем дворе. Не хочешь ли пойти со мной, Арно? А вы, Готфрид, останьтесь, займите графиню и прочитайте ей хорошую проповедь об обязанностях рассудительной матери.

Веренфельс собирался уйти, но эти слова удержали его. Он понимал намерение графа установить во что бы то ни стало более дружеские отношения между учителем и матерью своего сына; но так как молодая женщина тотчас по уходе мужа откинулась на спинку кресла и закрыла глаза, то он, прислонясь к массивной порфировой вазе с цветами, молча устремил взгляд на красавицу. В небрежной, сладострастной позе она казалась олицетворенным искушением. Как бы почувствовав тяготевший на ней взгляд, Габриела вдруг открыла глаза.

– Я жду, милостивый государь.

– Что прикажете, графиня? – спросил он с некоторым удивлением.

– Что прикажете! – повторила она с насмешкой. – Я ничего не смею вам приказывать, это мне строго запрещено. Но я жду проповеди, которую мой муж поручил вам мне прочесть.

– Граф шутил, говоря о проповеди, графиня; я не имею никакого на то права. Но так как вы сами начали этот разговор, то позвольте мне вам сказать, что вы сделаете несчастным вашего сына, если будете продолжать относиться к нему так неблагоразумно. Красота ребенка может приводить в восхищение его родителей и всех его окружающих, но возбуждать в нем тщеславие, говоря ему о его физических преимуществах, по-моему, преступно. Нет ничего противней женоподобного мужчины, фата, хвастуна, который думает, что физическая красота может скрыть его невежество и его душевную пустоту. А таким человеком будет Танкред, уже напыщенный фатовством, если вы не остановитесь в своей слабости к нему. Вы раздражены против меня, графиня, и то, что я сейчас сказал, конечно, не понравилось вам; но Бог свидетель, что все, что я делаю и говорю, имеет целью лишь благо мальчика, порученного мне.

Габриела слушала, устремив взгляд на красивое, энергичное лицо учителя, но ответить она не успела, так как вбежал Танкред в сопровождении лакея, несущего колоссальную бонбоньерку; затем пришли оба графа. А немного спустя графиня сказала, что устала, и попросила отвезти ее в свои комнаты.