Вера Крыжановская-Рочестер - Рекенштейны

– Если кумир заслуживает, чтобы его били и иначе не покоряется, то что же делать, – заметил граф улыбаясь. – Впрочем, будь спокойна, незначительное число наказаний, весьма заслуженных, не повредило ни здоровью, ни красоте Танкреда. Ты сама нашла, что он похорошел, и видишь при этом, что он окреп и проворен, как кошка. Когда ты узнаешь ближе Веренфельса, то будешь иметь к нему такое же уважение и доверие, как и я. Так прошу тебя, не держись с ним так оскорбительно, не относись к нему, как к подчиненному. Это человек самого лучшего общества, дворянин такого же древнего рода, как и мы; лишь превратности судьбы и необходимость доставлять средства жизни матери и своему ребенку заставили его принять на себя обязанность воспитателя.

– Он женат! – воскликнула Габриела, не поднимая глаз.

– Вдовец. Старый барон, отец его, лишился своего состояния, но так как Готфрид сам был землевладельцем, то имеет большие сведения по этой части, и его опытный взгляд открыл множество злоупотреблений в Рекенштейне, которые я не мог констатировать по причине моей болезни. Этот человек с неутомимой деятельностью, с беспримерным усердием привел все в порядок, сберег таким образом значительные суммы денег, словом, сделался моей правой рукой.

– Это правда, маман, господин Веренфельс человек весьма достойный и справедливый, несмотря на свою строгость к Танкреду. Своевольный мальчик только его и боится, – вмешался Арно, счастливый водворяющимся соглашением.

– Я вижу, что должна сдаться на ваши доводы, господа, – промолвила с усилием Габриела, принужденно улыбаясь.

– Благодарю тебя, моя дорогая, что соглашаешься со мной и нисходишь к моим желаниям, – сказал граф, целуя ее в лоб. – Теперь я тебя оставлю, так как мне нужно сделать кое-какие распоряжения, а ты, Арно, замени меня: старайся развлечь Габриелу и будь любезным, услужливым сыном.

По уходе графа, Арно предложил мачехе прогуляться по саду и велел привезти кресло на колесах, которым пользовался отец во время своей болезни. Когда лакей подкатил кресло к террасе, Габриела сказала со вздохом:

– Экипаж мой готов, но как я доберусь до него с моим увечьем?

– Надеюсь, вы позволите мне донести вас до кресла? – спросил, краснея, молодой граф.

Очаровательная улыбка озарила лицо молодой женщины.

– Конечно, не откажу же я своему сыну в том, что дозволяла слуге. Только умоляю вас, Арно, не говорите мне больше о грубияне, – присовокупила она, когда Арно усаживал ее в кресло.

Отослав лакея, молодой человек сам повез Габриелу, и, весело разговаривая, они углубились в тенистые аллеи парка. Эта прогулка вдвоем приводила в восторг Арно; он бы хотел нескончаемо продлить ее и остановился лишь близ своего любимого искусственного грота. Дверь из коры, покрытой мхом, вела в обширный зал из каменных глыб и сталактитов. Два окна со стрельчатыми сводами распространяли таинственный полусвет в этом убежище, исполненном прохлады. В одном из углублений грота журчал фонтан, падая в бассейн, над которым стояла прекрасная мраморная группа, изображающая Эрота и Психею. Посреди редких растений, образующих рощу, была расставлена прелестная мебель в виде раковин вокруг соломенных столиков, с потолка спускались лампы.

Не без труда Арно вкатил кресло в грот и, сбросив свою соломенную шляпу, отер лоб. Затем обошел зал и нарвал букет алых роз.

– Не правда ли, здесь хорошо, воздух такой свежий, ароматный? – сказал он, подходя к Габриеле. Молодая женщина, откинув голову на спинку, сложив на колени руки, устремила взгляд с каким-то странным выражением на одну группу деревьев и, казалось, забыла все окружающее.

– О чем вы так задумались, Габриела? – Он вложил ей в руку цветы.

Она вздрогнула.

– Я думала, – отвечала она, – о том дне моей молодости, который мне напомнило это место.

– Вашей молодости! Вы – олицетворенная молодость и красота! – И Арно залился веселым смехом.

– А между тем это так. Я думала о давнем времени, более десяти лет тому назад, – отвечала Габриела с тяжелым вздохом. – Мне было тогда пятнадцать лет и три месяца. Я приехала в Рекенштейн провести каникулы у моего опекуна с моей преданной Люси, родственницей, которую вы видели у меня в Париже. И в этом самом гроте, на том самом месте, где вы сидите в эту минуту, Вилибальд сделал мне предложение. Тогда я мечтала о совсем иной для себя жизни. – И она снова вздохнула.

– То, что вы говорите, делает для меня это место вдвойне дорогим, – сказал Арно, слегка краснея. – Но отчего, милая Габриела, вы вздохнули? Не был ли то вздох сожаления? Разве вы не чувствуете себя счастливой?

– Да и нет. Ваш отец был всегда добр, очень добр ко мне, и, конечно, моя вина, что я не дала ему счастья. При виде этого грота все пришло мне на память, каждое слово, каждая мысль, наполнявшая тогда мое сердце. Но оставим это; будущее светло и ясно, меня так любят и балуют. Чего могу я желать более?

Она взяла букет и стала вдыхать его аромат. Затем выбрала две алые розы и приколола их себе на грудь.

– Жаль, что у меня нет здесь зеркала, мне бы хотелось вдеть цветок в волосы, я это очень люблю.

– Я принесу сейчас из замка, – заявил поспешно молодой человек.

– Нет, нет, это пустая прихоть, остановитесь, Арно, и сами будьте моим зеркалом; вколите мне розу, я доверяю вашему вкусу.

Молодой человек поспешил исполнить ее желание, но, когда пальцы его коснулись шелковистых прядей, он побледнел и рука его задрожала.

– Жалею, что я не художник, – сказал он, стараясь скрыть свое волнение.

Молодая женщина, казалось, ничего не заметила:

– Мне остается еще одна. Это для вас, моего доброго, великодушного сына, которому я так много обязана.

Она взяла последнюю розу и коснулась ее губами, затем, с доброй, дружеской улыбкой и чарующим взглядом увлажненных глаз сама вдела ее в петлицу молодого человека. Видя, что он взволнован и смущен, Габриела искусно переменила разговор. Они повели речь о Париже, о празднествах, которые намеревался давать Арно, о приглашенных друзьях, и время летело так быстро, что Габриела, по-видимому, была очень удивлена, когда на часах замка пробило двенадцать.

– Ах, будем завтракать здесь. Тут так чудно свежо и мне не придется передвигаться. Вот идет, кажется, садовник, позовите его, Арно, и велите, чтобы завтрак подали сюда.

Вскоре пришла экономка в сопровождении двух лакеев с корзинами, и в одну минуту был сервирован сытный и прекрасный завтрак.

– Доложите графу и моему сыну, что кушать подано.

– И господину Веренфельсу, – поспешил прибавить Арно, поправляя умышленную забывчивость графини.

Когда Готфрид вошел в грот, Габриела сидела, небрежно откинувшись на спинку кресла, Арно с безмолвным восхищением обмахивал ее веером. Что-то шевельнулось в сердце Веренфельса против этой легкомысленной женщины, которая, пользуясь своей красотой, возбуждала чувства молодого человека, отделенного от нее пропастью. Когда граф вошел с Танкредом, Арно катил кресло к столу, и Габриела, сияя улыбкой, поклонилась мужу и сыну.