Юлия Удалова - Миткаль

Бросив сумку у дивана, я подошла к единственному окну без занавески. Прямо перед ним росла огромная ель с шершавым красноватым стволом. Из-за занавеса густых еловых ветвей мало дневного света проникало сюда. В отдалении росло несколько елей поменьше. Метрах в пятидесяти плотной стеной начинался лес.

Да, уютно. Особенно приятно мне будет смотреть ночью на лес из этого голого окна. Не то что бы я чего-то боялась, однако все же передвинула диван в угол.

Дядюшка без стука появился в дверях, когда я раскладывала по комоду свои немногочисленные вещи.

– Ну, как? – поинтересовался он нарочито бодро. – По душе рыбке её аквариум?

Я сочла за лучшее ничего не отвечать. Он молча наблюдал за мной. Это страшно раздражало. Остановившись с платьем в руках, я повернулась.

– Вы что-то хотели?

– Я прибуду только вечером. Ко мне сегодня придут гости, а ты должна нам прислуживать, как настоящая горничная. Не в твоих интересах случайно, – он поставил ударение на последнем слове, – как бы ненароком пролить на кого-то кипяток из чайника. Или уронить тарелку с салатом.

– Я, в отличие от вас, играю по правилам, – бросила я, повернувшись к нему спиной.

– Глупая аквариумная рыбка, – покачал головой дядюшка и со всего размаха хлопнул дверью.

Не буду скрывать – когда за ним захлопнулась и входная дверь, дышать мне стало намного легче.

Зачем-то выждав минут двадцать, я выскользнула в коридор, двинувшись по анфиладе комнат. Странно, но тогда, как многие люди пытались сделать своё жилище современнее, дядюшка, наоборот, пытался сделать его старомодным. И если мне не изменяют скромные познания, то некоторые вещи здесь, например, диван, обитый тканью в крупную сине-белую полоску в гостиной, или статуэтка гончей собаки на туалетном столике в дядиной спальне, действительно старинные и дорогие.

Побродив по первому этажу, я засомневалась в наличии здесь ванной комнаты, пока не наткнулась на невзрачную белую дверку. За ней и оказалась ванная, которой, к моему сожалению, сто лет никто не пользовался. Здесь горела только одна тусклая лампочка, освещающая уходящие вверх стены, обложенные старинным кафелем грязно-розового цвета, и сизый от подтёков потолок. Посредине комнаты на высоких ножках в виде львиных лап стояла старая-престарая ванна, не похожая на такие, которые делают сейчас. Внутри она была вся жёлтая от извести и грязи. Из края ванны торчали два загнутых латунных крана с горячей и холодной водой, которые не работали. Больше тут ничего не было, даже зеркала.

Лампочка качнулась, и тени разбежались по кафельным стенам. На мгновение мне показалось, что они живые, а стены уходят в бесконечность. Я щелкнула выключателем и отступила назад, в свет коридора. По сравнению с этой комнатой людская показалась мне номером vip. И почему дядюшка не поселил меня прямо здесь? С него бы сталось.

Удивляясь его доброте, я по деревянной лестнице направилась на второй этаж, где было всего две комнаты, объединённые балконом. Миновав высокую ступеньку, я подошла к резным деревянным перилам. Дом дядюшки стоял на холме, и отсюда город был как на ладони. Смешно сказать, но я на мгновение почувствовала себя словно на картинке из детской книги сказок.

К полудню выглянуло солнце и сейчас заливало своими яркими лучами город. Он казался пестрым островом, плывущем в душном зелёном океане леса, со всех сторон его омывающем. Правильно ли я сделала, что приехала сюда? Не была ли это глупая детская блажь, неспособность решить, казалось бы, пустяковую задачу? Один умный человек, лицо которого я уже забыла, говорил, что бегством ты только множишь силы того, от чего бежишь, чтобы потом сойтись с ним лицом к лицу. Банальные слова, хотя в глубине души я с ними согласна. Но так же я знала и то, что не буду жить спокойно в своём родном городе. Я не могла выйти на улицу, потому что он сидел на лавочке и поджидал меня. Куда бы я ни отправилась, он шел за мной, как уродливая тень, к которой я не привыкла бы никогда. Уж лучше буду выдерживать ужасающий цинизм дядюшки, чем слушать ночью стук в дверь и громкие крики, будящие весь подъезд: «Пусти, юбимая! Откгой! Обними меня! Я хосю к тебе! Юбимая! Юбимая! Юбимая!».

Ещё немного побродив по дому, я взялась за мытьё полов. Площадь пыльного паркета была весьма обширна, и к тому же мыть его надо было аккуратно, потому как от большого количества воды паркет мог разбухнуть. В довершение всего после мытья дядюшка велел натереть его мастикой, чтобы блестел, как зеркало. С мытьём я справилась медленно, но без особых затруднений, несмотря на то, что приходилось таскать воду из колонки. Натирать же мастикой пол оказалось однообразно и тяжело. И в три раза медленнее, чем мыть полы.

Я очень устала, зато полы стали зеркальными. Мне осталось осилить только небольшой кусок паркета в коридоре перед самой кухней – и все!

Стрелки явно антикварных часов с кукушкой подходили к цифре VIII.

В глазах рябило от бесконечных узоров «елочкой», а в носу стоял специфический запах мастики. В глупой вязаной шапочке, которую я надела, чтобы на волосы не оседала пыль, под конец уборочных действий стало очень жарко. Так же как и в старом дядином спортивном костюме, который висел на мне мешком. Так же как и в заскорузлых садовых перчатках.

Увлекшись, я поздно услышала голоса за входной дверью, которая как-то слишком внезапно открылась. В это мгновение я вспомнила, что у дядюшки сегодня гости. Почти сразу зажегся верхний свет, и я увидела на пороге дядю в компании трех мужчин и двух женщин, у одной из которых в руках были чайные розы. Они уставились на меня, стоящую на четвереньках с резиновыми губками на руках, как-то слишком уж удивлённо. Словно диковинного зверька увидели.

Почему-то первое, о чем я подумала – у девушки с розами сегодня день рождения. Короткие светлые волосы, крупные красные бусы на шее, вся какая-то утонченная, она так и светилась. Мгновением позже до меня дошел весь комизм ситуации, потому что сейчас, в вязаной шапочке и, главное, в классической позе Золушки, я сильно отличалась от этих праздничных и нарядных людей.

Но самое, пожалуй, интересное заключалось в том, что, приди они десятью минутами позже, я бы встретила их умытая и переодетая.

Казалось бы, что тут такого? Ну, убирается человек, не в бальном платье же ему убираться? Зачем смотреть на меня, как на что-то крайне удивительное? Я чувствовала, как внутри собирается раздражение.

– Это моя новая уборщица, – сообщил дядя, отвечая на вопросы типа «Где ты её откопал?» и «А это не бомжиха?». – Не пугайтесь, господа, она не грязная и не заразная! Проходите, проходите! Бери пакеты, накрывай на стол, – последнее он прошипел мне.