Юлия Удалова - Миткаль

– Мне надо переодеться, – так же тихо прошипела я. – Это грязная рабочая одежда. Неужели вам не неудобно перед гостями?

Его глаза блестели как-то слишком уж предвкушающее. Плевать ему было на гостей, вот что. Зато унизить меня – это ни с чем несравнимое удовольствие.

– Только попробуй переодеться! – с ухмылкой прошипел в ответ дядюшка. – Мой руки и быстро на кухню! И если ты думаешь, что, переодевшись, ты бы выглядела приличнее, то я должен тебя разочаровать. Ты выглядишь маленькой безмозглой бомжихой.

– Да мне плевать, кем я выгляжу. Так же, как плевать на вас и ваших друзей. Лучше подумайте о том, кем будете выглядеть перед ними вы!

Дядя задумался над последним предложением и не успел ответить, а я взяла тяжелые пакеты и понесла на кухню. Гости уже рассаживались за столом.

Им неловко было на меня смотреть. Что за дурацкий цирк? Я хотела развернуться и уйти, но что-то меня удержало. Какой-то маленький благоразумненький голосок, говорящий, что не стоит ссориться с дядюшкой.

Засучив объёмные рукава спортивной куртки, я накрывала на стол. Салаты аккуратно выложила из контейнеров с маркой магазина, где они были куплены, на тарелки. Нарезала два вида ветчины, сыр, хлеб. Даже украсила мясную нарезку листьями салата и оливками. Из разговоров я поняла, что все эти люди – сослуживцы дядюшки, и что у одной из женщин действительно сегодня день рождения, который дядюшка предложил отметить у себя.

По сравнению со всеми за столом, кроме именинницы, один из мужчин был молод – лет тридцать, а может, даже меньше. Одетый во все черное, с бледным цветом лица, который особенно бросался в глаза на фоне стоячего воротника его черной рубашки, он сидел прямо напротив кухонной стойки, где возилась я. Прихотливый рот его был чуть болезненно сжат, а прозрачные глаза взирали на мир насмешливо и высокомерно. Вместе с этим что-то угловатое, неуверенное было в его образе. Дядюшка называл его Владом и вообще, по-моему, души в нем не чаял.

С накрыванием стола управилась я довольно быстро. В довершение ко всему, налив в зелёную вазу воду, я поставила туда розы, конечно же, при этом уколовшись. От них шел восхитительный запах, а капельки воды лежали на лепестках, как осколки стекла.

Я на мгновение замерла. Я очень люблю цветы, но эти розы – не мои.

– Я могу идти, дядюшка? – устанавливая вазу в углу стола, спросила, скромно потупившись.

Молчание.

– Дядюшка? Значит, это твоя племянница? У тебя есть племянница? – сразу спросил кто-то. – А ведь говорил, у тебя вообще нет родственников. Наш одинокий волк оказался не таким уж и одиноким! И как её зовут?

Как же это противно, когда о тебе говорят в третьем лице. Дядя помалкивал. Может, он забыл моё имя? Ну, я напомню.

– Ева, – громко произнесла я таким тоном, что присутствующие не могли не обернуться на меня. – Меня зовут Ева.

– Браун? – послышался спокойный холодный голос, словно ледышки друг о друга ударились.

Не знаю, чего этот черный, как ворона, Влад ожидал. Может быть, того, что я вытаращу глаза и спрошу: «А кто это?».

– Мое отношение к Гитлеру несколько иное, чем у Евы Браун, – покачала я головой в своей лыжной шапочке. – Впрочем…

– Хочешь выглядеть умнее, чем на самом деле? – бесцеремонно перебил Влад.

– Ты видишь меня от силы двадцать минут, – парировала я. – Какое ты вообще можешь составить обо мне представление за это время? И, раз уж тут вы все, как я вижу, претендуете на комильфо… Тебе никто не говорил, что перебивать собеседника – признак дурного тона?

– Поверь, достаточное, – даже как-то устало произнесла ворона по имени Влад. – Тебе ли мне рассказывать о дурном тоне? Ты приехала сюда из глухой деревни, прочитав пару книжек Юлии Мыловой, и считаешь себя очень умной и образованной. Да, ты сильная, ты поборешь все преграды, и будешь счастлива в конце с нежным, чутким и любящим героем, – с наигранным пафосом произнес он и тут же снизил тон. – Ты выслуживаешься перед дядей в надежде, что тебе от него что-то перепадет. И невдомек бедной глупой девочке, что её удел – какой-нибудь Федя-тракторист, и животный перепих в стоге сена под блеянье коз.

Мои зрачки расширились, словно в глаза резко ударил сноп света. Даже дядя не зашел бы так далеко. Но его школа, определённо.

Прозрачные глаза Влада смотрели на меня в упор холодно и уверенно.

Напряженное молчание за столом.

Это было даже смешно, потому что я могла ответить ему, на языке даже крутились какие-то слова про доморощенных психологов, про людей простых и высокомерных, столичных, провинциальных и деревенских, да и просто слова непечатные. Но я не могла собрать их воедино, потому что никогда раньше не сталкивалась с подобным обращением.

Не могла – и промолчала. Черный Влад вопросительно вскинул брови, как бы желая сказать: «Ну что, нечем крыть?» и безразлично отвернулся.

Я вышла, ударившись локтем о дверной косяк. Щеки горели, словно меня по ним отхлестали. На ходу скинула дурацкую лыжную шапочку, рванула молнию спортивной куртки, высвободилась из неё и швырнула на добросовестно натертый пол. Туда же полетели спортивные штаны, и я шагала по коридору в одном белье.

То, что кто-нибудь может выглянуть из кухни и все увидеть, меня не волновало. К чертям собачьим и дядюшку и его гостей! А так же его дурацкий спортивный костюм. И мастику. И чайные розы. Я подошла к двери своей комнаты и рывком дернула её на себя. Дверь открылась, но прежде, чем войти, я все же оглянулась.

Уже начиная жалеть о сделанном, я понадеялась, что никто не видел моего демарша. Коридор был пуст. Слава богу! Из кухни падала полоска света, и слышались оживленные голоса, обсуждающие произошедшее. Я не стала прислушиваться, отвернулась и затворила дверь.

Ладно, ничего страшного не произошло. И зря я устроила стриптиз, хорошо хоть, его никто не видел. Если разобраться, я сама виновата – должна была помнить, что дядюшка придет с гостями, и до этого времени закончить уборку. Как можно меньше контактов с дядей – и все будет хорошо. А что эти гости на меня смотрели, как на пустое место, или вернее, как на какую-то провинциальную матрешку, так это они не знают, что я приехала из города втрое больше этого.

Интеллектуалы, черт бы их побрал! Встречают по одежке, и давно уже пора с этим смириться. Так же, как и с дядюшкой и с его гостями, которые, судя по всему, из его дома просто не вылезают. Я здесь всего лишь первый день. Чуть-чуть осмотрюсь, и сбегу из этого бонтонного дома, обязательно сбегу!

Я совсем успокоилась и, не включая света, подошла к окну.

В этих краях смеркалось рано. Передо мной стоял лес. В почти сгустившейся темноте казалось, что он намного ближе. По кронам деревьев пробегало легкое движение, но страха оно у меня не вызывало. Я слышала, что в здешних лесах водятся дикие звери, но какими бы дикими они не были, они не станут ломиться в дом. Вскоре на траву легли ночные тени, а я легла в постель.