Алла Лазарева - Бык и бабочка

– Очень жизнеутверждающе, – отвечает Павел.

Ему грустно слушать иронию Евы над самою собой и смотреть в ее изъеденное усталостью лицо, ведь когда-то она была красавицей, и многие наперебой ухаживали за ней, включая его. Но сердце Евы билось исключительно для искусства, поэтому она уехала в Санкт-Петербург «учиться на режиссера». А потом она связалась со своим однокурсником, с которым они прожили душа в душу около пятнадцати лет, детей у них не было, потому что у них была страсть к искусству. Десять лет назад Ева вернулась в свой провинциальный городок. Она вернулась совсем другой, она была все еще хороша, но в глазах былого огня уже не было. Ева стала много пить и за десять лет она из цветущей женщины превратилась в обрюзгшую бабу, которая начинала день с шампанского и заканчивала красным вином. Ева спивалась, и с этим ничего нельзя было поделать. Она набрала больше двадцати килограммов лишнего веса, волосы ее поседели и поредели, это было очень заметно. Поначалу она не хотела работать, сколько ей не предлагали. Павел сам приезжал к ней в гости, но она уже не такой – что-то сломалось в ней, она стремительно шла ко дну, и ей не нужно было, чтобы ее спасали.

– Самой нравится, – улыбается Ева. – Талант, как говорится, не пропьешь, хотя с этим можно поспорить. Как, кстати, твои делишки? Как жена, любовница? А то сидишь тут такой в сером костюмчике, респектабельный до чертиков. Особенно это бьет по глазам в нашем клоповнике. А я не люблю, когда меня бьет по глазам.

Ева под клоповником имеет в виду этот театр, который называется «Ветер». До него здесь был хозяйственный магазин, потом его переделали в кафе, а потом только сделали театром. Но это Еве не мешает заниматься искусством, ее это забавляет.

– Жена хорошо, дети тоже. Большие уже. А любовницы у меня никогда не было, ты же знаешь.

– Товарищи, больше драйва! Если вы так будете шагать, то зрители могут подумать, что наш «Ветер» дует из зада лошади! – кричит Ева шагающим на сцене мужчинам-актерам. Ева не любит говорить о семьях, о детях, ведь ей уже сорок пять, и детей у нее нет. Раньше она считала, что режиссер не имеет право заводить детей, поэтому она их и не завела. – Жаль, что любовницы нет, – слегка поворачивает Ева голову к Павлу. – Тебе давно пора гормон гасить в объятьях свежих красоток, а то его скоро не останется. Ни одного. И на старости лет ничего будет вспомнить. Ничего, жена потерпит, не она первая, не она последняя. Кстати, как тебе мои мнущие сцену дни, браво ногу кладут? – хохочет она немного искусственно.

– Это дни?

– Да, это дни. Это дни в кирзовых сапогах, и они идут. Дальше я пока не придумала, но обязательно придумаю. А ты посмотри, посмотри, как они идут! Скоро и твои дни пройдут, а ты так и не успеешь урвать у жизни хоть какую-нибудь даже самую занюханную захудалую любовницу.

Павел смотрит на Еву, нещадно щелкающую семечки, и он не понимает, как она так может насмехаться над его чувствами. Ведь он любит ее уже больше двух с половиной десятков лет.

– Я, пожалуй, пойду, – говорит Павел.

Он знает, что когда он будет уходить, Ева даже не наградит его взглядом. И это правда.

– Еще раз повторяю, – кричит Ева случайно зашедшему в зал администратору, – мне ни к чему здесь кривоногие особи, которых с дальнего ряда от баб без детального рассмотрения не отличишь! Неужели всем городе не найдется сорок нормальных мужиков с размером ноги не меньше сорок четвертого? Если нет, то ищите их хоть по всей стране! Где ты мне этих сотрясателей яиц надыбал? Мне нужно, чтоб от их шагов тряслись не их яйца, а вся Вселенная!

Ева встает, забыв убрать газету с колен, и шлейф из шелухи от семечек остается за нею. Но она даже не обращает на это внимания. Потому что это не царское дело. Ева часто употребляет это выражение, периодически заменяя его на – не твое собачье дело. Поэтому все то, что у нее не царское дело, получается собачьим. Ева во всех предпочитает сталкивать полярности, потому это порождает в ней ураганы противоречий, энергией которых она питается. Ева – человек страстей, оставивших на ее внешности свой глубокий след. Спокойно жить Ева не может. Спокойствие для нее – это пытка.

– Все, мальчики, свободны! – говорит Ева актерам на сцене. – Господь явно погорячился, создав вас мужчинами.

Ева сегодня не в духе, и она от долгого сидения прихрамывает. Еве хочет курить, но ей нельзя. Когда Ева чем-то огорчена или не в настроении, ее боятся все. Она не стесняется в выражениях. Ева вообще не любит стесняться, потому что это мешает ей вытеснять из театра ненужных людей и жить так, как ей нравится.

– А потом будет сказка, новые возможности, новая жизнь, новый театр и карьера, и можно играть и играть, до одуренья играть! – говорит Элона, театрально падая с закинутой над головою рукой на застеленную розовым покрывалом кровать. – Главное уехать отсюда, уехать отсюда, где у нас с тобой нет никакого будущего, – улыбаясь, продолжает говорить Илона, устремив свои горящие стальным блеском глаза в потолок. – Москва, мой милый Жан, Москва создана для того, чтобы мечты сбывались. Москва – это место, где сбываются все мечты! Москва, это даже лучше, чем рай, потому что в раю нет секса. А в Москве все пронизано сексом и жаждой жизни, там все заряжено, как электричеством, жаждой жизни и творчества.

Жан и Элона любовники и ровесники, которым уже минуло двадцать три весны. Они живут вместе уже второй год. Но они не простые любовники, а те, которые хотят в будущем узаконить свои отношения. Жан – профессиональный инженер, а Элона профессиональная актриса. Элона очень хочет, чтобы Жан уехал с ней в Москву, поэтому она хочет пристроить его в тот театр, где она работает. Она думает, что они вместе с театром могут уехать вместе вначале на гастроли, а потом там смогут закрепиться, остаться. Она рассчитывает, что его возьмут в массовку. Единственное, что смущает Элону, это то, что Жан темнокожий, а темнокожего пристроить в театр, как ей кажется, гораздо труднее. Потому что для него предусмотрена всего одна роль – роль Отелло. Элона очень красивая блондинка с очень светлой кожей, она – надменная высокая гордая, а Жан темный и невысокий. Вместе они представляют из себя очень интересную пару, как черное и белое, но это только внешне красиво выглядит, потому что внутри этой пары полный разлад. Они как противоположные стороны дуальности хотят друг друга, но не могут быть вместе.

– Да меня и быль устаивает, что мне это сказка, – недовольно отвечает Жан.

Жан не хочет никуда переезжать и тем более становится актером, потому что его и так все устраивает. Он скептически смотрит на планы Элоны. Его привлекает сейчас больше не мысли о Москве или театре, а ее гладкая красивая подмышка, в которую, как ему кажется, можно посадить цыпленка.