Алла Лазарева - Бык и бабочка

– Только подумай, Жан, сколько возможностей может дать нам столица! В столице ведь совсем другие люди, они – продвинутые. С твоим цветом кожи это нам будет как нельзя кстати. К тому дети, которые у нас родятся лет этак через дцать, наверняка они тоже будут черненькими, как ты, негритятами. Им гораздо лучше будет в Москве, чем здесь в этой дыре, где все друг друга знают. По крайней мере, в Москве их не станут дразнить черножопыми, их скорее будут называть афрозадами, – смеется Элона. – Культура. Столица. Там, где Москва, там культура и столица. Да и я, грешная, перестану играть эти все дебильные роли второго плана и сыграю уже что-нибудь настоящее, за что не стыдно.

На самом деле Элоне ни за что не стыдно, потому что у нее отсутствует это чувство. И роли, которые ей достаются в театре, не такие уж и незначительные, как она говорит. И играет она гораздо больше, чем многие актрисы в этом театре. Но Элона любит прибедняться. Она никогда не скажет, что у нее все хорошо, потому что она никогда не удостоит мир такой чести, как быть ей приятным. Она всегда будет уличать свою жизнь в неполноценности, и видеть черный цвет даже там, где его нет. Ей доставляет почти физическое удовольствие порассуждать, как все плохо, усиливая несовершенства своей судьбы и всего мира в целом. Она таким способом как будто бы пытается удовлетворить свою потребность в агрессии к миру, где ее, как ей кажется, недооценили. Внешнее она холодная и даже сдержанная, а внутри – воинствующая и агрессивная.

Жан настолько привык к этому, что уже не особенно реагирует на высказывания Элоны. Он хочет верить в то, что она не злая, а только прикидывается злой, потому что ему так легче существовать.

– Ну что ты так смотришь на меня и ничего не говоришь? – спрашивает Элона, смотря на Жана, который сидит на стуле, обняв его за спинку. – Как будто я со стенками разговариваю.

– А что мне сказать? – отвечает вопросом на вопрос Жан. – Мне кажется, что ты уже все решила за нас обоих. Ты решила, что мы будем жить, как идиоты, в Москве, потому что если не жить в Москве, то лучше вообще не жить.

– Ну почему же, как идиоты? Ты, по всей вероятности, как идиот там и будешь жить, ты, собственно говоря, и здесь так живешь. А я буду жить, как королева! – улыбается Элона. – Очень хорошо, Жан, очень хорошо, что ты понимаешь, кто в доме хозяин, – продолжает Элона немножко надменно, тайно радуясь своей власти над Жаном. Круговорот подмышки затягивает Жана. Но Элона опускает поднятую руку так, что Жану, физически становится тесно и темно. – И ты ведь знаешь, сколько я натерпелась из-за тебя. Ты ведь не такой, как все, – произносит Элона, имея в виду цвет кожи Жана. – Чего стоили одни разговоры с родителями. Поэтому ты мне должен за моральный ущерб.

Элона очень часто говорит Жану о том, какая она смелая, что встречается с ним, ведь он «не такой, как все», потому что Жан – темнокожий. Жану это не нравится. Ему не нравится, что она постоянно указывает ему на то, что он особенный и на то, что она «очень много испытала из-за него». Жан иногда даже забывает о том, что он «не такой, как все», потому что все уже давным-давно привыкли к его цвету кожи, но с завидной регулярностью Элона напоминает ему об этом. Жан не знает, что Элоне нравится встречаться с чернокожим мужчиной, потому что это делает ее в глазах многих «не такой, как все» и делает более заметной, особенной, выделяющейся на фоне всех остальных.

Жану жаль, что Элона опустила руку, и что он больше не может созерцать ее красивую подмышку, в которую он хотел бы спрятаться или уткнуться в нее носом. Это подмышка напоминает ему колыбель, содержащую в себе мудрость материнского чрева. После того, как Элона опустила руку, Жану волей-неволей пришлось спуститься с небес на грешную землю. Раньше Жан отказывался переезжать в Москву, потому что он не мог оставить бабушку, которая его воспитала. Но недавно бабушка умерла, поэтому Жан больше не находит существенных аргументов, чтобы отвечать Элоне отказом. Но в Москву Элона собирается через участие в спектакле, который ставит Ева. Элона уверенна, что ее в этом спектакле увидят и обязательно заметят и куда-нибудь пригласят. Но Элоне и этого мало, она еще хочет, чтобы Жана приняли в массовку, ведь это позволить не тратить деньги на его проживание в Москве, когда они поедут туда со спектаклем.

– Окей, что нужно делать? – мычит себе под нос Жан. – Когда у вас там пробы в массовке? – устало спрашивает он, даже не глядя на Элону.

Элона взвизгивает от счастья и, резко поднявшись с кровати, бежит к Жану, чтобы обнять его. Такой порыв чувств немного сбивает с толку Жана. Жан не понимает, где она настоящая, а где она играет. Потому что если несколько минут назад она была высокомерная и надменная, а сейчас ведет себя, как простая озорная девчонка. Жан не знает, но почему-то ему хочется думать, что когда она ведет себя, как озорная девчонка, она настоящая, а все остальное – это просто образ, роль, которую она умело играет.

– Ну, наконец-то, ты согласился! – изображая счастье на своем лице, произносит Элона. – Вот увидишь, эта жаба возьмет тебя, – говорит быстро Элона, имея в виду Еву. – Я попрошу за тебя, и она возьмет тебя в массовку! Там как раз такие и требуются, как ты. Такие тихие, – Элона целует Жана в голову, – такие никакие, – Элона целует Жана в шею, – и чтобы они могли слиться с толпой, – Элона звучно целует Жана в ухо, Жан недовольно морщится. – Блин, – вдруг как будто бы осеняет Элону, – если тебя не возьмут из-за цвета кожи, то я намажу тебя своим тонаком или побелкой и погоню опять.

Жан морщится, но уже не от поцелуя в ухо, ему кажется, что про «погоню опять» она серьезно.

Ева открывает первый ящик комода и смотрит в содержимое ящика. У нее просто уже сложилась традиция – перед тем, как пойти в душ, она открывает первый ящик комода и смотрит в него. Ева открывает этот ящик, как открывают ящик в морге, чтобы проверить на месте ли мертвецы, которые раньше заставляли ее сердце биться чаще. Но Ева так отрывает не только этот ящик комода, иногда она так открывает и свою душу, чтобы посмотреть, на месте ли те воспоминания, которые еще недавно составляли часть ее жизни. И они всегда оказываются на месте, потому что они не вытесняются новыми. Ева намеренно не хочет брать от жизни новые ощущения, чтобы не выместить при их помощи старые. Обычно Ева ничего не берет с собой в душ, никакого белья, потому что все белье, что лежит в этом ящике ей мало. Оно очень дорогое, и оно мало ей. Она не надевала его уже почти десять лет, оно лежит в комоде с тех самых пор, как она переехала сюда из Петербурга.

После первого ящика она открывает второй ящик комода и берет из него, уже не глядя, какое-то белье. Это белье недорогое, оно больших размеров, чаще всего хлопковое. Ева не любит белый цвет, потому что на его фоне она чувствует себя очень грязной и старой. Поэтому во втором ящике комода лежит белье самых разных оттенков розового и голубого. Она кидает его на кровать, чтобы надеть после душа.