Ангелина Злобина - Ход серой мастью (Сборник рассказов)

Интересно, кто этот остроумный даритель? Выбирая такие украшения женщине, надо бы предполагать, что утром она скажет: «Помоги, пожалуйста», – и протянет к тебе руку, придерживая браслет у основания ладони.

Я бы ей помог – у меня чуткие, длинные пальцы. У меня узкая тёмная кисть, похожая на руку шимпанзе, но – мягче, намного мягче. И касания осторожней, их обычно не чувствуют. Думаю, с такими пальцами я мог бы быть неплохим пианистом. Полторы октавы! У кого ещё такая растяжка?

А ведь я как будто помню это ощущение гладкости клавиш, помню, как они утапливаются и у каждой соседней обнажается желтоватая боковая сторона. Меня почему-то это волнует, будто мне приоткрывается нечто простое и сокровенное, спрятанное за внешней строгостью инструмента.

И ещё меня беспокоит, что звук извлекается не сразу, а с еле осязаемым – в сотую долю секунды – опозданием. И прямо напротив – то навстречу, то рядом, движутся другие руки – точно такие же, но темнее, прозрачней. Теперь мне кажется, что это мои пальцы виднелись там, в лаковой черноте, повторяли все движения настоящего пианиста и не извлекали ни звука из призрачного продолжения клавиш.

На рояле стоял букет – розы, ведь так? Я сказал, что много раз просил не ставить цветы на инструмент. В комнате пахло паркетной мастикой и апельсинами…

Нет, всё-таки что-то неладное творится со мной в последнее время! Я знаю, это всё жильцы с их странными мыслями, разговорами, снами из перепутанных киносюжетов, сплетен, журнальных историй. Я прогоняю их, но после каждого что-то остаётся, растворяется в воздухе, впитывается в стены – разве я этого не знал? Тогда зачем же мне нужна коллекция в тайнике за обувной полкой? Да, это кино только для меня, в нём всё непредсказуемо, странно и нет ни начала, ни продолжения, только ощущения нескольких разрозненных мгновений. Как запах духов женщины, прошедшей мимо. Он слышится только секунду, а открывает столько тайных дверей, иногда за одной – другая, за ней – ещё, и куда они заведут – неизвестно…

Раньше я не был таким чувствительным. Наверное, всё дело в луне. Мне не хватает её, жду каждый вечер – но видел только холодноватый полукруг на облаках, радуга ночи: олово, медь и патина – бледно-зелёный отсвет.

А между тем с тех пор, как Саша поселилась в этой квартире, прошло полтора месяца. Я вдруг осознал нечто странное – её присутствие мне не мешает.

Меня больше не раздражал запах растворимого кофе по утрам, я привык к пёстрому халату, лежащему днём на спинке дивана, хотя раньше терпеть не мог разбросанных вещей. Вечерами мне нравилось смотреть на освещённый голубоватым светом Сашенькин профиль и отражение монитора в её очках.

Окончив работу, она потягивалась, шевелила в воздухе пальцами, бормоча сквозь зевок: «Мы писали, мы писали – наши пальчики устали», – или, дурачась, пела какое-нибудь «I love you, baby» и уходила на кухню делать себе ужин. Да какой там ужин – чай, бутерброды…

Иногда ночью, когда она спала, я пытался разглядеть её браслет, но всё как-то не удавалось. Зато один раз я провёл кончиками пальцев вдоль её предплечья – от запястья до тёплой впадинки на сгибе локтя. Сашенька отодвинула руку, нахмурилась, и я быстро исчез.

Я научился чувствовать Сашу на расстоянии: угадывал неприятности, всегда ощущал её нервность, уныние или нездоровье. Вечером я садился на подоконник и смотрел вниз. Я представлял, как она выходит из метро, потом едет в автобусе, думает о чём-то, глядя на мокрое стекло. А потом, накинув капюшон и отвернувшись от холодного, сырого ветра, быстро шагает к дому. Тут совсем недалеко – и я замирал, глядя на поворот дороги, вглядывался – ну… Да, вот и она.

Я вспомнил! Именно эта мысль пришла мне в голову, когда полтора месяца назад я впервые услышал её шаги на лестнице – «вот и она». Странно, что я сразу не распознал этот сигнал, не прислушался, не насторожился.

Саша входила, и я затаивался, становился незаметней цветка на обоях. В прихожей шуршал пуховик, шёлкал замок сумки – где-то в одном из её кармашков уже пиликал телефон. «Да», – говорила Саша. Она разувалась и продолжала разговор:

– Я только что вошла… ну конечно, конечно… постараюсь успеть… перезвоню обязательно.

Она бросала на диван сумку и освобождалась от грубых дневных одежд, обнажая светлое гладкое тело с розовыми бороздками от резинок и жестких застёжек. Потом накидывала халат, запахивалась и едва успевала завязать пояс, как тут же снова звонил телефон.

Саша опять отвечала кому-то «да, конечно» и «постараюсь», а я смотрел, как её босая нога – белая, с розовыми, ещё не согревшимися пальцами – пытается выдвинуть из-под края дивана шлёпанцы. Я их слегка придерживал, а потом отпускал.

Иногда казалось, она меня тоже чувствует, во всяком случае, догадывается о моём существовании. Я заметил, как она насторожилась, увидев на столе свою давно потерянную заколку. И как один из телефонных разговоров с подругой она оборвала на полуслове, нажала отбой и испуганно обернулась. А я всего-навсего снял с её волос пёрышко от диванной подушки. Ну, задумался, с кем не бывает!

Та подружка потом перезванивала, предлагала Сашеньке взять отпуск или завести кота. Вот кота мне только и не хватало.

Накануне Нового года девочка моя явилась с вечеринки. Явилась довольно поздно. Уронила сумку в коридоре – выпали туфли, наступила на перчатку, вошла, споткнувшись о собственные ботинки. Качаясь, включила лампу и расстелила постель. Легла, закуталась в одеяло и только потом, покопавшись там, как в норе, высунула наружу руку с путаным комом белья и платья. Одежду бросила на пол, стянула под одеялом чулки и уронила оба возле дивана.

Накануне, когда она, наряжаясь, топталась перед зеркалом, мне уже было не по себе. В шёлковом коричневом платье она напоминала очертаниями шоколадного зайца. «Нехорошо это», – почему-то подумал я. Не могу сказать, откуда взялось это предчувствие, но только я очень нервничал, наблюдая за тем, как у зеркала Саша придирчиво заглядывала себе через плечо и оглаживалась. Потом она коснулась маленьким белым флаконом шеи, груди и запястий – и в комнате наступило лето.

Теперь от неё пахло адовой смесью духов, пота и перегара. Я сел рядом с Сашей и стал смотреть на её лицо – полуоткрытые губы, болезненно сведённые брови, серые разводы туши на веках.

Она будто почувствовала мой взгляд, пробубнила что-то раздражённое, отвернулась и обняла скомканное одеяло. Теперь я видел только её голую спину с плавно выступающими позвонками. Я придвинулся ближе. Мне вдруг захотелось стать большим, сильным зверем с горячим дыханием, крепкими клыками и длинным шершавым языком. Я бы лизнул выступающую лопатку так, чтобы остался алый след, похожий на ссадину. А потом – зарычал и что есть силы вонзился бы зубами в мягкую плоть, чтобы чёрная горячая кровь ударила мне в голову, ослепила, а я бы грыз, я бы рвал на куски…