Георгий Чулков - Весною на север

В небе хуром ворожит,
Тяжким молотом стучит,
Солнцем-бубном яро пьян
Дадага-хара-дархан.

Зачем пришла ко мне в тайгу?
Зачем тревожишь речью нежной?
Я молчаливо берегу
Мою мечту в пустыне снежной.

И Темноокая Жена
Там, где белеет сонный иней,
Со мной давно обручена,
И черной верой крещена
В тайге холодной, темносиней.

И я давно заворожен
Напевом яростной метели:
Забыл весенний тихий сон
И звуки радостной свирели.

В глухонемой душе моей
Лишь веет снегом грозно вьюга,
И в дыме смольном от огней
Шаманит темная подруга.

В круглой зале темной башни
Пили темное вино.
И потом из темной башни
Вышли к Утренней Звезде.

И один из нас — усталый —
Канул в белую метель.
И за снежным покрывалом
Пела нежная свирель.

Ты рукой своею зыбкой
Тихо жала руку мне, —
Непонятною улыбкой
Отвечала злой луне.

И багряный свет из окон
Знаком новым был для нас:
Я ласкал холодный локон
В смертный час…

В темных улицах блуждали
При звезде.
И молились, и молились
По утру.

Колыхался и качался
Злой туман.
И в мучениях рождался
Бледный свет.

И лампады догорали
За окном.
Полутемные печали
Пали ниц.

Обручил нас новой тайной
Твой отец.
О, всегда необычайный
Звон колец!

Я вошел нежданно в твой сад
В холодный предутренний час;
И услышал любви аромат,
И увидел на небе алмаз.

И я руки твои целовал
В неразгаданной злой тишине;
Кто-то звонкой косою бряцал,
Песню пел о щербатой луне.

Я целую тебя жертвенно
В побледневшие уста,
Но молитва моя мертвенна
И пуста.

Облака опять пустынные
Вдаль бегут.
Нас часы унылодлинные
Стерегут.

Оборвем ли нить таинственно
В этот час?
И простишь ли ты, Единственный,
Темных, — нас?

Она пришла ко мне — желанная
По темным трудным коридорам,
И вновь любовью осиянная
Пленяет траурным убором.

И солнце вновь пьянеет весело
И ждет исхода из печали;
Судьба надежду тайно взвесила:
Дала нам новые скрижали.

Но та — печальная и строгая
Поет и веет странной тенью;
И медлю, медлю у порога я,
Внимая шелесту и пенью.

Не надо слов, не надо.
Я буду покорен и молчалив,
И твои уста, полные яда,
Прижму к устам, вино из чаши пролив.

Не надо слов, не надо:
Будет радостен тихий обряд.
Нам в жизни будет отрадой
Медленный пить яд
И проливать вино из чаши,
Жертвуя его теням;
И светлы будут взоры наши,
И будет наш уют, как храм.

Не надо слов, не надо:
Все равно мир умрет.
Кто придет к алтарям иного града?
Кто слова любви поймет?

Мы ночью заблудились в залах;
Она за нами молча шла,
И на холодных покрывалах
Ложилась тень ее чела.

И в час, когда сомкнулись губы
И пал на сердце сладкий дым,
Ее мучительные зубы
Пугали скрежетом своим.

И в миг последнего слиянья
Кто знает чудо бытия?
О, Смерть, люблю твое молчанье
И блеск червонный лезвия.

Я стучусь в твой терем белый,
Я молю тебя несмело:
Отвори мне, Смерть!

На распутье — в час томленья,
В час последнего томленья,
Свет зажги!

Вижу сдвинутые брови,
С каждым часом ты суровей, —
Но люблю…

Знаю, знаю: я — незванный,
Я незванный, но желанный,
Но избранный гость:

Ты всегда со мной играешь
И — азартная — бросаешь
Роковую кость.

Чет иль нечет? Чет иль нечет?
Голубица или кречет?
Кто умрет?

О, лань моя с влюбленными глазами,
Беглянка лунная с лучистой головой!
Ты, оплетенная коварными сетями
И суеверною молвой.

В душистой заросли тебя подстерегая,
С любовью нахожу неверный след.
С крестом на голове! Таинственно-святая
Мечта моя! Мечты желанней нет!

Я вижу: ты идешь, влачишь обрывки сети.
Кто вервие накинул на тебя?
Ты — древний сон из канувших столетий —
Уходишь вдаль, надежду вновь губя.

И я иду, соблазну вновь покорный,
И тщетно напрягаю лук.
Как дали мертвенны! Как все дороги черны!
Как сладостны томленья темных мук!

Венчанные осенними цветами,
Мы к озеру осеннему пришли;
От неба тайн и до седой земли
Завеса пала. Острыми лучами

Пронзилось солнце. Чудо стерегли
Вдвоем — на камнях — чуткими глазами.
И осень, рея, веяла крылами,
И сны нам снились в солнечной пыли.

И вдруг, как дети, радостно устами
Коснулись уст. И серебристый смех
Вспорхнул, пронесся дальними лугами.
Где лет былых безумие и грех?

И тишиной лишь реет влажно-нежной
Наш сон любви в раздольности прибрежной.

Пустынный летний сон тайги вечерней
Дымился, тлел. И золотистый жар
На сердце пал. Звенел во сне пожар
Таежных сосен. Можно ль суеверней

Любить тайгу, желать в любви безмерней
Чудес неложных — невозможных чар?
Так мы с тобой несли священный дар
На сей алтарь таинственной вечерни.

Вожатого забыв на берегу,
Ушли с тобой в часовню темных елей,
В смолистую и мшистую тайгу.

Под шорох трав и лепеты свирели,
В душистой мгле, в магическом кругу,
На миг, на век любовь запечатлели.

Туманная развеялась любовь,
В туман ушла неверная весталка!
Испепелилась нежная фиалка…
Из урны черной пью иную кровь.

«Как тайный, тайный друг придешь ты вновь
К твоей весне», — так молвила гадалка.
И вот стою: и ложе катафалка
Преобразилось в радостную новь.

И страсть опять блеснула, как зарница;
Печальный креп любовью обагрен:
Так новая открылася страница

В безумной книге огненных имен.
Тебя люблю, Печальная Царица!
С тобою, Смерть, навеки обручен.

Медленно двигались темные тени,
Горели, догорали костры.
Без надежд, без волнений
Мы ждали весенней поры
Отплытия вдаль
На паузках медленных.