Георгий Чулков - Весною на север

Не бойся, мальчик мой, не плачь!
Иди ко мне, мой гость желанный.
Смотри: на ветке — черный грач,
Весны глашатай неустанный.

Пойдем-ка в хижину скорей.
Грохочет звонко половодье,
И плещет в солнце меж камней
Русалок пенное отродье.

Омою ножки я вином,
И поцелую мягкий локон;
Под шум весенний мы уснем
У распахнутых настежь окон.

И там — во сне — увидишь ты:
Воскреснут на живых полянах
Преображенные цветы
В лучах сверкающих и рдяных.

Весна над нами прошумит
Освобожденными крылами,
Деревья, солнце и гранит
Зажгутся новыми огнями.

Она идет по рыжим полям;
В руках ее серп.
У нее на челе багряный шрам —
Царский герб.
Мерно ступают босые ноги, —
Тихо и мерно,
По меже, по узкой дороге,
Но верной.

Она идет по рыжим полям,
Смеется.
Увидит ее василек — улыбнется,
Нагнется.
Придет она и к нам —
Веселая.
Навестит наши храмы и села.
На червленой дороге
Шуршат-шепчут ей травы.
И виновный, и правый
Нищей царице — в ноги.

Наточим острых кос мы,
Скосим золотые стебли —
Овес ли, хлеб ли:
Любо нам, яро!
А царицыны красные космы
Горят огнем-пожаром.

Отдадим мы царице покос,
Пусть пьянеет душистым сеном;
И до утренних рос,
Утомим ее радостным пленом.

Пьяный бор к воде склонился,
Берег кровью обагрился:
Солнце стадо над рекой,
Солнце рдеет над рекой.

Взмахи вижу сильных весел,
Кто-то камень в воду бросил…
Снова тягостная тишь;
Над водою спит камыш.

Не хочу унылой доли,
Сердце жаждет дикой воли,
Воли царственных орлов.
Прочь от мертвых берегов!

Я на качелях высоко летаю.
Высоко! Далеко! Вновь сладостный миг!
Снова я падаю, снова мечтаю.
Высоко над всеми я радость постиг.

Снова над озером, садом я ныне,
И криком веселым приветствую мир…
Вольно мне в этой прозрачной пустыне,
И радостен в небе божественный пир.

Я в непрестанном и пьяном стремленье…
Мечтанья, порывы — и вера, и сон.
Трепетно-сладко до боли паденье, —
Мгновенье — деревьев я вижу уклон,
И нового неба ко мне приближенье, —
И рвется из сердца от радости стон, —
О, миг искушенья!
О, солнечный звон!

Я слышу: ветер повеял в поле,
И стебли плачут о новой воле,
И Кто-то Странный пришел и сеет,
Пришел и сеет веселый сев.
А солнце в небе пожаром рдеет,
И льется в небе любви напев:

Из плена, из плена — на волю!
Расторгнем и время, и долю —
Печальную долю земли.
О, солнце! О, солнце! Внемли!

Дымятся обнаженные поля,
И зарево горит над сжатой полосою.
Пустынная, пустынная земля,
Опустошенная косою!
И чудится за лесом темный крик,
И край небес поник:
Я угадал вас, дни свершенья!
Я — ваш, безумные виденья!

О зарево, пылай!
Труби, трубач!
И песней зарево встречай.
А ты, мой друг, не плачь:
Иди по утренней росе,
Молись кровавой полосе.

Твоя Музыка слов — пенный вал,
Твоя напевность — влага моря,
Где, с волнами сурово споря,
Ты смерть любовью побеждал.

Твоя душа — как дух Загрея,
Что, в страсти горней пламенея,
Ведет к вершине золотой
Твоей поэзии слепой.

О друг и брат и мой вожатый,
Учитель мудрый, светлый вождь,
Твой стих — лучистый и крылатый —
Как солнечный лучистый дождь;

И опьяненная свирель —
Как ярый хмель.

Дымитесь, священные смолы!
Наступает последний день.
Ударит молот тяжелый,
И покроет вас черная тень.

Весенние пьяные долы
Хороводом встречают нас;
Дымитесь, священные смолы!
Наступает последний час.

На сонном пастбище глухонемой земли
Бродил подолгу я среди овец покорных:
Так пастырем я был: за мною овцы шли,
Искали трав живых меж горьких трав и сорных.

И морды влажные доверчивых овец,
И шерсть курчавая и стройность тонких ножек
Мне радовали взор. Трудился я — пришлец, —
Чуждаясь, как всегда, протоптанных дорожек.

А в дни осенние, когда златился лист,
Я любовался вновь красой земных излучин;
Мечту таила грудь. Был воздух серебрист.
Я радостно бродил со стадом неразлучен.

Но вот — Горящий Куст: пробил желанный час
Услышал голос я — Иеговы веленья.
За мной, мои стада! Веду на жертву вас…
Мы кровью искупим смиренные томленья.

Я на темных полях до рассвета блуждал
Со слепою подругой моей.
Где-то в лунной дали меднотрубный сигнал,
Как угроза, сурово и долго звучал,
Нарушая безмолвье полей.

Колыхался вокруг млечно-серый туман,
И окутала все непонятная сеть,
Я был пьян от земли и от воздуха пьян,
И был сладок предутренний, тонкий дурман;
И хотелось молиться и петь.

И — бледнея — слепая подруга моя
Непонятно и тихо склонилась к земле.
Умерла до рассвета подруга моя,
На траве заросились одежды края,
И рука забелела во мгле.

Приникни, милая, к стеклу,
Вглядись в таинственную мглу:
Вон там за темною стеной
Стоит, таится спутник мой.

Я долго шел, и по пятам
Он тихо следовал за мной.
И на углу был стройный храм.
Я видел белые лучи
Едва мерцающей свечи;
Я видел странный бледный лик
И перед ним, как раб, поник.

Приникни, милая, к стеклу,
Вглядись в таинственную мглу.
Он за стеною там стоит,
Молчит темнеющий гранит.
Но мы — вдвоем с тобой, вдвоем…
Мы будем жить? Мы не умрем?

Она подкралась ко дворцу,
— Едва лишь солнце показалось —
Она подкралась ко дворцу.
Все кавалеры оглянулись,
И дамы молча ужаснулись.

Она стояла у дверей,
— Едва лишь солнце показалось —
Она стояла у дверей.
Царица с мужем приближалась,
Он робко спрашивал у ней…

Куда идете вы? Куда?
— Едва светает, берегитесь —
Куда идете вы? Куда?
Вас кто-нибудь там ожидает,
Она не внемлет, поспешает.