Array Имруулькайс - Любовная лирика классических поэтов Востока

Как быть? Порвать с тобой? Но лучше я умер бы давно!
Иль чашу горькую испить мне из рук твоих дано?

В безлюдной провести пустыне остаток жалких дней?
Всем о любви своей поведать или забыть о ней?

Что делать, Лейла, посоветуй: кричать иль ждать наград?
Но терпеливого бросают, болтливого — бранят.

Пусть будет здесь моя могила, твоя — в другом краю,
Но если после смерти вспомнит твоя душа — мою,

Желала б на моей могиле моя душа — сова
Услышать из далекой дали твоей совы слова,

И если б запретил я плакать моим глазам сейчас,
То все же слез поток кровавый струился бы из глаз.

Одичавший, позабытый, не скитаюсь по чужбине,
Но с возлюбленною Лейлой разлучился я отныне.

Ту любовь, что в сердце прячу, сразу выдаст вздох мой грустный
Иль слеза, с которой вряд ли знахарь справится искусный.

О мой дом, к тебе дорога мне, страдальцу, незнакома,
А ведь это грех ужасный — бегство из родного дома!

Мне запретны встречи с Лейлой, но, тревогою объятый,
К ней иду: следит за мною неусыпный соглядатай.

Мир шатру, в который больше не вступлю, — чужак, прохожий, —
Хоть нашел бы в том жилище ту, что мне всего дороже!

О, сколько раз мне говорили: «Забудь ее, ступай к другой!»,
Но я внимаю злоязычным и с удивленьем и с тоской.

Я отвечаю им, — а слезы текут все жарче, все сильней,
И сердце в те края стремится, где дом возлюбленной моей,—

«Пусть даст, чтоб полюбить другую, другое сердце мне творец.
Но может ли у человека забиться несколько сердец?»

О Лейла, будь щедра и встречей мою судьбу ты обнови,
Ведь я скорблю в тенетах страсти, ведь я томлюсь в тюрьме любви!

Ты, может быть, пригубишь чашу, хоть замутилась в ней любовь?
Со мной, хоть приношу я горе, ты свидишься, быть может, вновь?

Быть может, свидевшись со мною, почувствуешь ты, какова
Любовь, что и в силках не гаснет, что и разбитая — жива?

Быть может, в сердце ты заглянешь, что — как песок в степи сухой —
Все сожжено неистребимой, испепеляющей тоской.

Слушать северный ветер — желание друга,
Для себя же избрал я дыхание юга.

Надоели хулители мне… Неужели
Рассудительных нет среди них, в самом деле!

Мне кричат: «Образумь свое сердце больное!»
Отвечаю: «Где сердце найду я другое?»

Лишь веселые птицы запели на зорьке,
Страсть меня позвала в путь нелегкий и горький.

Счастья хочется всем, как бы ни было хрупко.
Внемлет голубь, как издали стонет голубка.

Я спросил у нее: «Отчего твои муки?
Друг обидел тебя иль страдаешь в разлуке?»

Мне сказала голубка: «Тяжка моя участь,
Разлюбил меня друг, оттого я и мучусь».

Та голубка на Лейлу похожа отчасти.
На кто Лейлу увидит, — погибнет от страсти.

От любви безответной лишился я света, —
А когда-то звала, ожидая ответа.

Был я стойким — и вот я в плену у газели,
Но газель оказалась далеко отселе.

Ты пойми: лишь она исцелит от недуга,
Но помочь мне как лекарь не хочет подруга.

В груди моей сердце чужое стучит,
Подругу зовет, но подруга молчит.

Его истерзали сомненье и страсть,—
Откуда такая беда и напасть?

С тех пор как я Лейлу увидел, — в беде,
В беде мое сердце всегда и везде!

У всех ли сердца таковы? О творец,
Тогда пусть останется мир без сердец!

Бранить меня ты можешь, Лейла, мои дела, мои слова, —
И на здоровье! Но поверь мне: ты не права, ты не права!

Не потому, что ненавижу, бегу от твоего огня, —
Я просто понял, что не любишь и не любила ты меня.

К тому же и от самых добрых, когда иду в пыли степной, —
«Смотрите, вот ее любовник!» — я слышу за своей спиной.

Я радовался каждой встрече, и встретиться мечтал я вновь.
Тебя порочащие речи усилили мою любовь.

Советовали мне: «Покайся!». Но мне какая в том нужда?
В своей любви — клянусь я жизнью — я не раскаюсь никогда!

Я страстью пламенной к ее шатру гоним,
На пламя жалобу пишу песком степным.

Соленый, теплый дождь из глаз моих течет,
А сердце хмурится, как в тучах небосвод.

Долинам жалуюсь я на любовь свою,
Чье пламя и дождем из глаз я не залью.

Возлюбленной черты рисую на песке,
Как будто может внять земля моей тоске,

Как будто внемлет мне любимая сама,
Но собеседница-земля — нема, нема!

Никто не слушает, никто меня не ждет,
Никто не упрекнет за поздний мой приход,

И я иду назад печальною стезей,
А спутницы мои — слеза с другой слезой.

Я знаю, что любовь — безумие мое,
Что станет бытие угрюмее мое.

Ночной пастух, что будет со мною утром рано?
Что принесет мне солнце, горящее багряно?

Что будет с той, чью прелесть во всем я обнаружу?
Ее оставят дома или отправят к мужу?

Что будет со звездою, внезапно удаленной,
Которая не гаснет в моей душе влюбленной?

В ту ночь, когда услышал в случайном разговоре,
Что Лейлу на чужбину должны отправить вскоре,

Мое забилось сердце, как птица, что в бессилье
Дрожит в тенетах, бьется, свои запутав крылья,

А у нее в долине птенцов осталось двое,
К гнезду все ближе, ближе дыханье ветровое!

Шум ветра утешенье семье доставил птичьей.
Сказали: «Наконец-то вернулась мать с добычей!».

Но мать в тенетах бьется, всю ночь крича от боли,
Не обретет и утром она желанной воли.

Ночной пастух, останься в степи, а я, гонимый
Тоскою и любовью, отправлюсь за любимой.