Юлия Друнина - Полынь: Стихотворения и поэмы

Легка. По-цыгански гордо
Откинута голова.
Техасы на узких бедрах,
Очерчена грудь едва.
Девчонка, почти подросток,
Но этот зеленый взгляд! —
Поставленные чуть косо,
По-женски глаза глядят.
В них глубь и угроза моря,
В них отблеск грядущих гроз…
Со смуглою кожей спорит
Пшеничный отлив волос.
Легка, за спиною крылья —
Вот-вот над землей вспорхнет…
Неужто такими были
И мы в сорок первый год?..

Тихо плакали флейты, рыдали валторны,
Дирижеру, что Смертью зовется, покорны.
И хотелось вдове, чтоб они замолчали —
Тот, кого провожали, не сдался б печали.
(Он войну начинал в сорок первом, комбатом,
Он комдивом закончил ее в сорок пятом.)
Он бы крикнул, коль мог:
— Выше голову, черти!
Музыканты! Не надо подыгрывать смерти!
Для чего мне рапсодии мрачные ваши?
Вы играйте, солдаты, походные марши!

Тихо плакали флейты, рыдали валторны,
Подошла очень бледная женщина в черном.
Всё дрожали, дрожали припухшие губы,
Всё рыдали, рыдали военные трубы.
И вдова на нее долгим взглядом взглянула:
Да, конечно же, эти высокие скулы!
Ах, комдив! Как хранил он поблекшее фото
Тонкошеей девчонки, связистки из роты.
Освещал ее отблеск недавнего боя
Или, может быть, свет, что зовется любовью.
Погасить этот свет не сумела усталость…
Фотография! Только она и осталась.
Та, что дни отступленья делила с комбатом,
От комдива в победном ушла сорок пятом,
Потому что сказало ей умное сердце:
Никуда он не сможет от прошлого деться —
О жене затоскует, о маленьком сыне…
С той поры не видала комдива доныне.
И встречала восходы, провожала закаты
Все одна да одна — в том война виновата…
Долго снились комдиву припухшие губы,
Снилась шейка, натертая воротом грубым,
И улыбка, и скулы высокие эти…
Ах, комдив! Нет без горечи счастья на свете!..
А жена никогда ни о чем не спросила,
Потому что таилась в ней умная сила,
Потому что была добротою богата,
Потому что во всем лишь война виновата…

Чутко замерли флейты, застыли валторны,
И молчали, потупясь, две женщины в черном…

Не проклинаю долю вдовью,
Жить не согнувшись буду с ней.
Мне все оплачено любовью
Вперед, до окончанья дней.
Да, той единственной, с которой
Сквозь пламя человек идет,
С которой он сдвигает горы,
С которой… головой об лед.

«03» —
тревожней созвучья нет.
«03» —
мигалки зловещий свет.
«03» —
ты, доктор и кислород.
Сирена, как на войне, ревет.
Сирена, как на войне, кричит
В глухой к страданьям людским ночи.

Все поняла, хотя еще и не был
Объявлен мне твой смертный приговор…
И не обрушилось на землю небо,
И так же птичий заливался хор.
Держала душу — уходило тело.
Я повторяла про себя: — Конец…—
И за тобою в пустоту летела,
И ударялась, как в стекло птенец.
Ты перешел в другое измеренье,
Туда дорогу не нашли врачи,
Туда и мне вовеки не пробиться,
Хоть головой о стену, хоть кричи!
В глазах твоих я свет нездешний вижу,
И голос твой по-новому звучит.
Он подступает — ближе, ближе, ближе!—
Тот день, что нас с тобою разлучит,
А ты… ты строишь планы
Лет на двадцать —
Мне остается лишь кивать в ответ…
Клянусь! Тебе не дам я догадаться,
Что нет тебя, уже на свете нет…

В больничной палате угрюмой,
В бессоннице и полусне
Одну только думаю думу,
Одно только видится мне.
Все замки воздушные строю,
Бессильно и горько любя —
Вновь стать фронтовою сестрою
И вызвать огонь на себя.

Твержу я любопытным:
— Извините,
Все в норме, нету времени, бегу.
И прячу первые седые нити,
И крашу губы, улыбаюсь, лгу.

Людское любопытство так жестоко!
Совсем не каждому понять дано,
Что смерти немигающее око
И на него в упор устремлено…

Безнадежность…
И все ж за тебя буду драться,
Как во время войны в окруженье дрались.
Слышу вновь позывные затухающих раций:
«Помогите, я — Жизнь,
Помогите — я — Жизнь!»

Это битва, хоть дымом не тянет и гарью.
Не строчат пулеметы, не бьет миномет.
Может, несколько месяцев скальпель подарит!
Может быть…
В безнадежность каталка плывет.

Грозно вспыхнула надпись:
«Идет операция!»
Сквозь нее проступает:
«Помогите, я — Жизнь!» —
Безнадежность.
И все ж за тебя буду драться,
Как во время войны в окруженье дрались.

Твой слабый голос в телефонной трубке,
Как ниточка, что оборвется вдруг.
Твой слабый голос, непохожий, хрупкий —
Тобою пройден ада первый круг.
Твой слабый голос в трубке телефонной —
И эхо боли у меня в груди.
Звонишь ты из реанимационной,
Чтоб успокоить: «Беды позади».

Твой слабый голос. Тишина ночная.
И нет надежды провалиться в сон…
Все выдержу — но для чего я знаю,
Что к смертной казни ты приговорен?..

Таял ты, становился бесплотною тенью,
В совершенстве науку страданья постиг.
И могла ли терять я хотя бы мгновенье,
И могла ли оставить тебя хоть на миг?..

Как солдаты в окопе, отбивались мы вместе.
Умирал ты, как жил — никого не виня.
До последней минуты был рыцарем чести,
До последней: жалел не себя, а меня…

Журавлиные эскадрильи,
Агармыш, что вплывал во тьму.
Не в Москве тебя хоронили —
В тихом-тихом Старом Крыму.
Я твою выполняла волю…
Громко бился об урну шмель.
Было с кладбища видно поле
И дорога на Коктебель.
Люди плакали, медь рыдала,
Полутьма вытесняла свет.
На дороге лишь я видала
Удалявшийся силуэт.
И ушел ты в слепую темень,
Вслед уплывшему в горы дню.
Я осталась пока что с теми,
С кем потом тебя догоню…

Сначала друг, а следом самый близкий
Мне человек ушел в последний путь…
Ну что ж, по крайне мере, нету риска,
Что будет мне больней когда-нибудь.

И все-таки поставить на колени
Судьбе меня не удалось опять.
Ведь я из фронтового поколенья —
Мы не умеем руки опускать.

Как страшно теперь просыпаться!
Как тягостно из Небытия
В Отчаянье вновь возвращаться —
В страну, где прописана я.
Весь мир превратился в пустыню,
Все выжжено горем дотла.
Какой я счастливой доныне,
Какой я счастливой была!
Хоть горя хлебнула в семнадцать,
Хоть после нелегок был путь…