Ирина Лазаренко - Магия тени

– Сиди здесь. – Шадек выпутался из поклажи и перевесил бузуку за спину, котомки бросил на сухие лопушиные листья у тропы. Рядом упала поклажа, которую тащили Дорал и Гасталла.

– Нет уж, – заволновалась Бивилка, – я с вами!

– Нет, не с нами, – решительно возразил Шадек. – Там творится какая-то бдыщевая погань.

– А вдруг то, что ее натворило, еще бродит рядом? – Бивилка подняла на него серьезный взгляд ореховых глаз, и маг не нашелся с ответом, только рукой махнул, снова перевесил бузуку на грудь и поднял свои котомки.

Тропинка вывела к толстым, запертым изнутри воротам. После недолгого совещания решено было сломать их Разладом, и Шадек с Бивилкой тут же принялись его начаровывать. Заклинание получилось мощным – взволнованные маги вложили в него слишком много энергии, потому вместе с воротами рухнула часть забора. Шадек и Бивилка сразу же подвесили на руки атакующие заклинания и криво улыбнулись друг другу, потому что сделали это одинаково: на правую руку – жгучую Сеть, на левую – молнийку.

Улица пуста. Она короткая и широченная, дома орочьи – большие, высокие, с двумя-тремя трубами. Затейные пышные наличники словно стремятся восполнить маленький размер слюдяных окошек. Во дворах никого нет, не видно даже сторожей-собак.

Деревня не спит и не заброшена. В деревне случилась беда. О ней кричат темные провалы распахнутых дверей и рассыпанная под ногами утварь – корзины, кувшины, горшки. Из одного перевернутого ведерка тянется кроваво-влажное месиво раздавленных ягод брусники, вливается в другие следы на земле – каплями, полосами, пятнами.

Запах горелого мяса становится сильнее. Четыре мага молча идут по следам из полос и пятен до конца короткой улицы и сворачивают вправо на развилке.

Двери конюшни тоже открыты настежь, и внутри нет маленьких мохноногих лошадок, которых сын кузнеца Голвера разводит нарочно для северных зим. На пороге конюшни лежат большие мохнатые собаки, истыканные то ли ножами, то ли копьями. Их пасти в крови, они сопротивлялись ожесточенно и отчаянно.

Четыре мага отходят от конюшни и, не проронив ни слова, идут по улице дальше, словно зачарованные. Над их головами качается огромная птичья стая: волной вверх, ниткой вниз.

Деревня для этих мест небольшая – двенадцать дворов. Двенадцать распахнутых дверей. Жителей – около сорока. Подсчитать невозможно, потому что нельзя стоять и смотреть на изуродованные обгорелые тела. Они лежат грудами во дворике божемольни. Одно семейство гномов и много-много орков – взрослых, ребятишек и подлетков. У орков отрублены стопы. Жрец прибит копьем к каменному опояску того, что осталось от божемольни. Ее деревянная часть обвалилась и уже почти перестала дымить.

Запах жареного мяса лезет в нос, липко трогает кожу, заполоняет все вокруг, обволакивает мир и Миры, а потом поднимается до самого порога Божини. В глазах рябит от розово-красно-черных тел с пригоревшими обрывками одежды.

Бивилка, часто сглатывая, отступает из дворика обратно на улицу, слепо шарит по сторонам руками, пока не натыкается на плетень, а потом начинает бездумно двигаться вдоль него.

Шадека одолевает сухой кашель, он трет горло, задевает ремень бузуки. Она заунывно побренькивает.

Дорал, морщась и тихонько бормоча, обходит дворик. Между его ладонями висит клок сизой мглы с подвижными синими щупальцами. Они пробуют воздух, как змеиные языки, словно пытаются что-то найти и не могут.

Гасталла шумно выдыхает, идет вслед за Бивилкой. Она ушла уже на два десятка шагов вдоль плетня и продолжает двигаться по кругу, обходя божемольнин дворик. Некромант кладет руку на плечо магички, и она останавливается, оборачивается, тупо смотрит на его большую ладонь с узловатыми длинными пальцами. Он что-то говорит вполголоса, и из глаз Бивилки понемногу уходит безуминка, она часто моргает и несколько раз кивает. К тому вздоху, как Шадек и Дорал выходят со двора, Бивилка начинает тихо всхлипывать, вцепившись в руку некроманта на своем плече. Шадек ворчит, разворачивает магичку к себе, и она утыкается ему в грудь. Бузука снова жалобно бренчит.

Гасталла кивает и, скупо бросив «Скоро вернусь», уходит по дороге в сторону конюшни. Шадек провожает его задумчивым взглядом.

– Надо же. С виду такой мрачный – а как воодушевленно смотрит в будущее.

Потом Шадеку казалось, что он долго-долго стоял там, среди невыносимых запахов горелого мяса и дерева, прижимал к себе Бивилку и тихонько покачивался вместе с ней, и шептал что-то глупое и успокаивающее, и гладил ее волосы, зарываясь пальцами в короткие пушистые прядки. И ему не мешала даже неловко зажатая между ними бузука, которая уже не бренчала, а только негодующе покряхтывала.

А потом перед глазами у Шадека замелькали мошки, голова закружилась, и все вокруг стало мутнеть и отдаляться. Через два-три вздоха все прекратилось, а за спиной длинно выругался Дорал, до того затейливо, что молодой маг едва удержался, чтобы не присвистнуть. Даже когда они увидели двор божемольни, магистр выразился сдержаннее. И тише.

Шадек осторожно обернулся, не выпуская Бивилку, и выругался тоже.

В каком-то дворе Гасталла раздобыл повозку. Просто замечательную повозку, легкую, крепкую, на четырех колесах, с пристежными полозьями и кожаным шатром на деревянном каркасе. В повозку цугом были запряжены четыре лохматые собаки, такие большие, что сбруя маленьких лошадок им пришлась почти впору.

Гасталла остановил повозку перед опешившими магами.

– Залезайте, живо!

– Ты спятил! – рявкнул Дорал. Его голос пронесся над мертвой деревней, и сверху ответили птицы.

Три мага смотрели на повозку, а на них тупыми глазами смотрели собаки. Четыре одеревенело-мглистые собаки-мертвяги с равнодушными мордами, по которым была размазана кровь. Из приоткрытых пастей свисали черно-синие языки, на боках зияли развороченные раны. Когти на мощных лапах были неудобно растопырены, словно собаки вообразили себя котами и хотели взобраться на дерево. У одного пса под брюхом болтались внутренности.

– Да что ты привередный такой? – возмутился некромант. – Вымою я их, только позже. Убираться отсюда надо, поехали, ну!

Шадек покрепче обхватил за плечи Бивилку и подошел к повозке. Собаки стояли смирно.

– Давай, давай, – приговаривал Гасталла, принимая поклажу. – Живность-мертвяга – она бестолочь, но смирная. Домчат собачуры нас до Недры не хуже, чем те хваленые лошадки. Даже лучше, чем хваленые лошадки – мертвяг ведь кормить совсем не надо!

На звук несущейся повозки первым оборачивается брамай. Остальные орки еще вздох-два зачарованно смотрят в пламя костров. От вертелов пахнет почти готовым мясом.