Джон Толкин - Две твердыни

И вдруг Фродо увидел в последних солнечных лучах голову старого государя, брошенную у дороги.

– Гляди, Сэм! – крикнул он, от изумления снова обретя дар речи. – Гляди! Он в короне!

Глаза были выбиты, и обколота каменная борода, но на высоком суровом челе явился серебряно-золотой венец. Повилика в белых звездочках благоговейно увила голову поверженного государя, а желтые цветы жив-травы, заячьей капусты осыпали его каменные волосы.

– Не вечно им побеждать! – сказал Фродо.

Но солнечные блики уже пропали, а солнце погасло, как разбитая лампа, и ночная темень стала еще чернее.

Горлум дергал Фродо за плащ и трясся от страха и нетерпения.

– Идти, идти надо, – шипел он. – Здесь нельзя стоять. И мешкать нельзя!

Фродо нехотя повернулся спиной к западу и следом за своим провожатым вышел из кольца деревьев дорогой, уводящей в горы. Сперва она тоже вела прямо, но скоро отклонилась на юг, к огромному каменному утесу, виденному с холма; проступая сквозь темноту, он грозно придвинулся к ним. Дорога заползла в его тень и, огибая отвесное подножие, подалась к востоку и круто пошла в гору.

У Фродо и Сэма было так тяжко на сердце, что они перестали заглядывать в будущее, и страх отпустил их. Фродо брел, свесив голову: ноша опять тяготила его. Как только они свернули с Развилка, этот гнет, почти забытый в Итилии, усиливался с каждой минутой. Изнывая от крутизны дороги под ногами, он устало поднял взгляд – и увидел ее, в точности как говорил Горлум, прямо над собой: крепость Кольценосцев. Его отшатнуло к парапету.

Длинная долина теневым клином вдавалась в горы. По ту ее сторону, на высоком уступе, точно на черных коленях Эфель-Дуата, высились башня и стены Минас-Моргула. Над темной землей застыло темное небо, а крепость светилась, но не тем оправленным в мрамор лунным сияньем, каким лучились некогда стены Минас-Итила, озаряя окрестные горы. Теперь ее свет был болезненно-мутным, лунно-белесым; она источала его, точно смрадное гниение, светилась, как гниющий труп, не освещая ничего. В стенах и башне зияли черные оконные дыры, а купол был извернуто скруглен: мертвец, казалось, косится с ухмылкой. Три спутника замерли и съежились, глядя как завороженные. Горлум опомнился первым. Он молча тянул их за плащи и чуть не тащил вперед. Каждый шаг был мучителен, время растянулось, и тошнотворно медленно ступала нога.

Так они добрели до белого моста. Дорога, слабо мерцая, пересекала поток посреди долины и подбиралась извивами к воротам – черной пасти в северной стене. По берегам протянулись плоские низины, туманные луга в беловатых цветах. Они светились по-своему, красивые и жуткие, точно увиденные в страшном сне, и разливали гниловато-кладбищенский запах. Мост вел от луга к лугу; изваяния стояли при входе, искусные подобия людей и зверей, бредовые искажения земных обличий. Вода струилась беззвучно; клубясь, овеивали мост ее мертвенно-холодные отравные испарения. У Фродо закружилась голова и в глазах померкло; вдруг, словно незримая сила одолела его волю, он заторопился, заковылял вперед, вытянув руки; голова его моталась. Сэм с Горлумом оба кинулись за ним. Сэм подхватил хозяина: тот споткнулся и чуть не упал у самого входа на мост.

– Не сюда! Нет, только не сюда! – прошептал Горлум, но его шипенье сквозь зубы свистом прорезало безмолвие, и он в ужасе бросился наземь.

– Постойте, сударь! – выдохнул Сэм в самое ухо Фродо. – Назад, назад! Нам не сюда, на этот раз я с Горлумом согласен.

Фродо провел рукой по лбу и оторвал взгляд от крепости на возвышенье. Светящаяся башня притягивала его, и он боролся с мучительным, тягостным желанием стремглав побежать к воротам по мерцающей дороге. Наконец он кое-как пересилил тягу, но Кольцо опять рвануло его на мост, точно за ошейник; глаза его, когда он отвернулся, внезапно ослепли, и перед ним сомкнулась темнота.

Горлум отполз, как насмерть перепуганный пес, и уже почти исчез во мгле. Сэм, поддерживая и направляя шаги спотыкавшегося хозяина, торопился за ним.

Недалеко от берега реки в придорожной стене был пролом, за ним оказалась узенькая тропка, сперва тоже слабо мерцавшая, но, миновав луга с кладбищенскими цветочками, она потускнела и почернела, извиваясь и уходя все выше в гору, к северной окраине долины. Хоббиты брели по ней рядышком; Горлум исчезал впереди и возвращался, маня их знаками. Глаза его горели бледно-зеленым огнем – может, отражали гнилостное свечение Моргула, а может, сами зажглись. Мертвечинный свет и черные башенные глазницы Фродо и Сэм все время чувствовали за спиной, испуганно озираясь и насильно возвращая взгляд к невидной тропе. Они еле тащились, и лишь когда поднялись выше смрадных испарений отравленного потока, дышать стало легче и в голове прояснилось; но теперь набрякли свинцом руки и ноги, будто они всю ночь ворочали камни или выплыли против сильного течения. Наконец идти дальше сделалось совсем невмоготу.

Фродо остановился и присел на камень. Они были на вершине голого утеса; дальше тропка кружила над обрывом, всползала на кручу и пропадала в темноте.

– Мне бы немного отдохнуть, Сэм, – прошептал Фродо. – Как тяжело висит оно на шее, дружище Сэм, о, как тяжело. Далеко я его не пронесу. И все равно надо сперва отдохнуть, а то недолго и сверзиться. – И он указал на пропасть.

– Шшшш! Шшш! – шипел Горлум, быстро вернувшись к ним. – Шшш! – Он прижимал палец к губам и качал головой, потянул Фродо за рукав и указал ему на тропку, но Фродо и шевельнуться не мог.

– Нет, погоди, – сказал он, – нет, погоди.

Неимоверная усталость сковала его, как заколдовала.

– Нет, надо отдохнуть, – проговорил он.

От страха и трепета Горлум опять заговорил – из-под руки, как бы тая свой еле слышный шепот от невидимых ушей:

– Только не здесь, нет. Здесь нельзя отдыхать. Дураки! Глаза нас видят. С моста нас увидят. Идем скорей. Наверх, наверх! Скорей!

– Идемте, сударь, – сказал Сэм. – Опять он прав. Не место здесь отдыхать.

– Ладно, – сказал Фродо тусклым голосом, точно в полусне. – Попробую.

И он устало поднялся на ноги.

Но было поздно. Утес под ними содрогнулся. Тяжкое громыханье, гораздо гулче прежнего, прокатилось по долине и отдалось в горах. Вдруг небо на северо-востоке озарила чудовищная огневая вспышка, и низкие тучи окрасились багрянцем. В оцепенелой, залитой мертвенной тенью бледной долине красный свет показался невыносимо яростным и ослепительным. Пламя Горгорота взметнуло к небу хребетные гребни, как зазубренные клинки. И загрохотал гром.

Минас-Моргул отозвался: ударили в небеса лиловые молнии, вспарывая тучи синеватым пламенем. Земля застонала, и дикий вопль раздался из крепости: в нем слышались хриплые крики точно бы хищных птиц и бешеное ржанье ярящихся в испуге лошадей, но все заглушал леденящий, пронзительный вой, ставший недоступным слуху и трепещущий в воздухе. Хоббитов приподняло и швырнуло оземь, они зажали уши руками.