Array Антология - Сборщик душ

Я разыскала свой телефон, давно заброшенный и почти разрядившийся. Я позвонила маме и звенящим от ужаса голосом рассказала о твоем дяде.

– Он дал Лоре нашу фотографию… старый снимок… но ничего ей о нас не сказал. Я слышала, как его бывшая жена говорила, что это он виноват, что Берта умерла. Наверно, она думает, что ее дочку убили из мести, за то что он охотится на… на таких, как мы. Не знаю, что он собирается делать, но я хочу, чтобы он убрался отсюда!

– Лора? Берта? – переспросила мама. – Слишком много имен. Не торопись так, я за тобой не поспеваю.

– Лора – это девочка, с которой ты меня оставила, – пояснила я, хотя в этих словах не было и сотой доли того, что ты для меня значила. Но я боялась за тебя: мама бывает прожорлива, а при виде счастливых семейств в ней от зависти иногда просыпается настоящий зверь.

– Я сейчас же приеду, – сказала она. – Собирайся. Мы сразу уйдем. Скажи им, что твоя мать хочет пройтись с тобой по магазинам, а вечером мы можем пойти куда-нибудь поужинать все вместе.

Эта выдумка показалась мне такой естественной, что я чуть было и сама в нее не поверила. Мы ведь то и дело ходили по ресторанам с мамами других твоих подруг. Мамы заказывали салаты и мартини и жизнерадостно болтали о том, как сами когда-то были девчонками.

Но на сей раз об этом не могло быть и речи. Мы собирались бежать – в другой город, к новой череде подруг-однодневок и неизбежных расставаний, не приносящих ничего, кроме горестной пустоты.

– Хорошо, – ответила я шепотом, уже жалея, что позвонила ей. Все-таки твой отец хорошо ко мне относился. И если бы он увидел, что твой дядя хочет сделать со мной что-то плохое, он бы ему не позволил. Никто уже не верит в чудовищ в наши дни.

Но когда-нибудь лето кончится, и потянутся стылые осенние дни, и я все равно тебя потеряю. Ты отправишься в школу и повзрослеешь в два счета, не успею я и глазом моргнуть. А я навсегда останусь такой, как сейчас: груди – словно пара комариных укусов, нормальные зубы вперемежку с молочными и ни единого волоска под мышками и между ног. Только ногти да волосы на голове – вот и все, что у меня растет. И если их не подстригать, так и будут расти – все время, до бесконечности.

– Держись все время рядом с этой девочкой и с ее отцом, – сказала мама. – Не оставайся одна, чтобы этот ее дядя не загнал тебя в угол. Ты сейчас где?

– В комнате Лоры, – ответила я.

– Иди в кухню и жди меня там.

Я выключила телефон и положила в карман сарафана. Я чувствовала, как внутри, под кожей, беспокойно ворочается мое другое, ночное «я», но я затолкала его поглубже и пошла на кухню.

Ты уже сидела там со стаканом воды. Под глазами у тебя залегли тени, ты была очень бледная, но все-таки улыбалась. Ты заговорила со мной. Я подошла и села рядом с тобой, хотя мне стало так страшно, что я не знала, сумею ли выдавить в ответ хоть слово.

Дело в том, что ты была не одна.

Твой дядя устроился за обеденным столом и обстругивал здоровенным ножом какую-то длинную палку.

Наконец я собрала волю в кулак и спросила:

– А где твой папа?

– Пошел за едой. Я ему сказала, что хочу есть, и он так обрадовался, что решил устроить нам настоящий пир. Копченый лосось, белая рыба, булочки с луком.

– А ты еще не проголодалась, Миллкара? – с неприкрытой издевкой поинтересовался твой дядя.

Я вопросительно взглянула на тебя, но ты лишь пожала плечами. Когда у человека горе, ему можно чудачить, сколько влезет, а всем остальным полагается этого не замечать.

Я подумала о Берте, так не похожей на этого человека, сидевшего напротив, – усталого мужчину с мутными от бессонницы, налитыми кровью глазами. Берта была умная и славная, такая жизнерадостная! Она скачивала британские фильмы и постила в блоге гифки из своих любимых телешоу. Мы с ней подружились, но я выпила всю ее силу, без остатка. Я так жалела, что ее больше нет! Казалось бы, как я могу жалеть о том, что я сама же с ней сделала? Но мне и правда ее не хватало.

Я бросила взгляд на твоего дядю, и мне вдруг стало ужасно стыдно за то чудовище, что таилось у меня внутри. За этого демона, обреченного на вечную разлуку с миром. От яркого солнца, лившегося в окна, кровь застучала в висках, словно молотом. Я с тоской подумала о твоей спальне, о зашторенных окнах. Вот бы сейчас забраться под одеяло с головой! Но так мог бы сделать только настоящий ребенок, а я давно уже не дитя. Оставалось только надеяться, что мама придет скоро.

Наконец в дверь позвонили, и ты побежала открывать. Ты еще не выздоровела окончательно, но, должно быть, тебе очень надоело мариноваться в постели и хотелось больше двигаться.

– Привет, Лора, – сказала моя мать с таким видом, как будто и вправду тебя помнила. – Мы с Миллкарой собирались пройтись по магазинам. Она уже готова?

Хоть я и не настоящий ребенок, но нуждаться в маме я так и не перестала. Как и любая мать для своего ребенка, она оставалась для меня безопасным убежищем, чудесным и несокрушимым щитом. И она никогда меня не подводила.

Первым, что я увидела в первый день своей новой жизни, было ее лицо. И с тех пор оно ничуть не изменилось. Волосы по-прежнему были черны, как тени, ставшие моим домом; губы по-прежнему изгибались в учтивой и обворожительной улыбке. И я в ней не сомневалась. Мама спасла меня тогда – спасет и сейчас.

Вот о чем я думала в те секунды.

Но твой дядя уже встал из-за стола и зашагал ей навстречу. И я успела осознать, какую ужасную ошибку она сейчас сделает. На самом деле твоего отца она тоже не помнила и, увидев в твоей квартире взрослого мужчину, решила, что это он и есть.

– Огромное вам спасибо, что вы заботитесь о моей дочке. – Она шагнула вперед, ожидая, что он тотчас посторонится и уступит ей дорогу. Так оно и вышло. Это всегда удавалось ей в совершенстве – держаться так естественно и небрежно, словно весь мир обязан подчиняться малейшему ее желанию.

Ее глаза, ясные и блестящие, обратились ко мне.

Я не видела, что сделал твой дядя. Но из маминой груди вырвался тихий всхлип, и в глазах что-то переменилось.

Я-то знаю, что за некоторыми смерть приходит быстро и тихо, обыденно, как стук в дверь. «Но не за нами», – всегда говорила мама.

Она скорчилась вокруг палки, которой твой дядя проткнул ее со спины, обмякла и упала ничком. Я слышала твой сдавленный крик, но обернуться к тебе не могла. Я смотрела на мамины блестящие волосы, рассыпавшиеся по ковру. Потом я подняла голову и взглянула на твоего дядю, в его безжалостное лицо. Он уже выдернул кол и крепко сжимал его в руке.

На очереди была я.

Но ты метнулась мимо него, схватила меня и толкнула к двери. И я побежала. Я промчалась по ковровой дорожке через холл и вниз по лестнице, через все двадцать восемь этажей. Я пробежала через мраморное фойе мимо охранника и выскочила на улицу. Я добежала до парка и продолжала бежать без остановки, пока не разыскала прохладное, тенистое место. Меня трясло. Я ничего не понимала. Я так растерялась, что не могла ни о чем думать. Я превратилась в животное. Мое второе – темное – «я» забрало надо мной власть на много дней.