Гейл Карсон Ливайн - Заколдованная Элла

Она махнула рукой в мою сторону:

— А это кто?

Я тут же подала голос — иначе встрянет Хетти и объяснит мое присутствие как-нибудь не так, как мне бы хотелось.

— Мадам, меня зовут Элла. Мой отец — сэр Питер Фреллский. Вот его письмо к вам.

Я вытащила отцовское письмо и кошелек из ковровой сумки.

Дама положила письмо и кошелек — предварительно привычным движением взвесив его в руке — в карман фартука.

— Весьма приятная неожиданность. Меня зовут мадам Эдит, я директриса вашего нового дома. Добро пожаловать в наше скромное заведение.

И она снова присела в реверансе.

Мне это уже начало надоедать. Когда я присела в ответ, в правой коленке хрустнуло.

— Мы только что отобедали.

Прощайте, щедрые порции.

— И сидим за рукоделием в вышивальной зале. Барышням не терпится познакомиться с вами, а чем раньше примешься оттачивать образование, тем лучше.

Она провела нас в большую светлую комнату.

— Милые дамы, — провозгласила мадам Эдит, — это три ваши новые подруги.

Девушки в комнате, как по команде, разом встали, сделали книксен и сели обратно. Все они были в розовых платьях и с желтыми лентами в волосах. Мое платье с дороги было все измято и в пятнах, а немытые волосы, наверное, совсем растрепались.

— Милые дамы, за работу, — сказала мадам Эдит. — Новым ученицам поможет учительница рукоделия.

Я осторожно села на стул у дверей и мрачно оглядела залу, где царила сплошная утонченность. И случайно встретилась с глазами с девушкой примерно моих лет. Она робко улыбнулась. Наверное, лицо у меня смягчилось: девушка улыбнулась шире и подмигнула мне.

Учительница рукоделия принесла мне иголку, цветные нитки и круглый лоскут белого льна, на котором был размечен узор из цветов. Мне надо было вышить цветы по контуру. Потом из этой тряпочки можно будет сделать подушку или обтянуть ею спинку стула.

Объяснив мне задание, учительница ушла — она решила, что я сама соображу, как его выполнять. Только вот я ни разу в жизни иголку в руках не держала. И хотя я наблюдала за остальными ученицами, мне не удалось даже вдеть нитку в ушко. И я мучилась четверть часа, прежде чем учительница бросилась мне на помощь.

— Бедное дитя, кто тебя воспитывал — огры, наверное, а то и еще кто похуже! — воскликнула она, выхватив у меня иголку. — Держи ее бережно. Это не копье. И подноси к ней нитку, а не наоборот.

Она вдела в иголку зеленую нитку и вернула ее мне.

Я взяла ее бережно, как мне велели.

Учительница ушла, а я тупо уставилась на рукоделие. Потом воткнула иголку в контур розы. Голова у меня трещала от голода.

— Завяжи узелок на конце нитки и начинай с изнанки. — Это была та девочка, которая мне подмигнула. Она пересела рядом со мной. — А если ты вышьешь зеленую розу, учительница поднимет тебя на смех. Розы должны быть красные или розовые — ну или желтые, если ты очень смелая.

На коленях у моей новой знакомой лежало недошитое розовое платье — точно такое же, какое было на ней самой. Она склонилась над ним и сделала крошечный стежок.

Волосы она заплела во множество косичек, а косички стянула в узел на макушке. А лицо у нее было цвета корицы, с малиновым румянцем на щеках (в голову мне настойчиво лезли мысли о еде). Уголки губ от природы загибались кверху, так что вид у девочки был постоянно довольный и умиротворенный.

Звали ее Арейда, а ее родители жили в Амонте — большом городе сразу за границей с Айортой. Арейда говорила с айортийским акцентом, причмокивая на звуке «м» и выговаривая «й» вместо «л».

— Абенса утью анья убенсу. — Кажется, это по-айортийски означало «Приятно с тобой познакомиться». Я научилась этой фразе у попугая.

Арейда просияла:

— Убенсу ок-оммо айорта?!

— Только несколько слов, — призналась я.

Она ужасно расстроилась.

— Как было бы славно, если бы было с кем поговорить на родном языке.

— Научи меня!

— Произношение у тебя хорошее, — с сомнением в голосе проговорила Арейда. — Но учительница письма всех учит айортийскому, а никто так и не выучился.

— У меня способности к языкам.

Арейда тут же принялась меня учить. С языками у меня все просто: раз услышала — запомнила навсегда. Через час я уже составляла простые предложения. Арейда ликовала.

— Утью убенсу эвтаме ойенто? — спросила я («Тебе нравится в пансионе?»).

Арейда пожала плечами.

— Нет? А что, все совсем плохо? — Я перешла на киррийский.

На забытое вышивание легла чья-то тень. Учительница рукоделия взяла мою несчастную наволочку и театрально воскликнула:

— За все время — три стежка! Три длинных, неопрятных стежка! Прямо как три последних зуба в старческом рту! Отправляйтесь в свою комнату, сударыня, и не выходите, пока не придет время ложиться спать! Сегодня останетесь без ужина!

В животе у меня заурчало, наверное, на всю вышивальную залу. Хетти сладко улыбнулась. Даже ей самой не удалось бы так ловко подстроить мне пакость.

Нет уж, я испорчу ей удовольствие.

— Я не голодна, — заявила я.

— Значит, останетесь и без завтрака — за дерзость!

Горничная провела меня по коридору, по обе стороны которого тянулись ряды дверей. Каждая дверь была выкрашена в свой пастельный оттенок и снабжена табличкой с названием. Мы миновали «Лимонную», «Розовую» и «Опаловую» комнаты и остановились у «Сиреневой». Горничная открыла дверь.

На миг я даже забыла о голоде. Меня накрыло облаком нежно-лилового цвета. Он то застенчиво отливал розовым, то робко намекал на голубизну, однако других цветов в комнате не было.

Длинные тюлевые шторы трепетали на сквозняке из-за приоткрытой двери. Под ногами у меня был вязаный коврик в виде огромной фиалки. В углу стоял глиняный ночной горшок в виде фиолетового кочана декоративной капусты. Пять кроватей укрывали балдахины из полупрозрачной ткани. Пять конторок были расписаны в волнистую полоску — бледно-сиреневую и бледно-бледно-сиреневую.

Мне хотелось рухнуть на кровать и разрыдаться — и от голода, и от всего остального, — только здешние кровати были не из тех, на которые можно рухнуть и разрыдаться. У одного из двух окон стояло фиолетовое кресло. Я упала в него.

Если я не умру от голода, придется проторчать здесь еще очень долго — один на один с противными учительницами и с Хетти, раздающей свои приказы. Я таращилась невидящим взглядом в окно на садик мадам Эдит, пока не впала в ступор от голода и усталости. А потом заснула.

— На, Элла. Я принесла тебе поесть.

Этот настойчивый шепот бесцеремонно влез в мои сны про жареного фазана, фаршированного каштанами.

Кто-то тряс меня за плечо:

— Элла, просыпайся, просыпайся!

Приказ. Я проснулась.

Арейда сунула мне в руки булочку: