Гейл Карсон Ливайн - Заколдованная Элла

— Да ты ноги скисшим рассолом моешь, не иначе, — проговорила я, еле дыша: меня мутило.

Мстила я ей при каждом удобном случае. В кровати у нее перебывали все мыши и пауки из погреба мадам Эдит. Я нарочно не спала допоздна, дожидаясь милого сердцу визга.

Так мы и жили. Хетти приказывала, я мстила. Но мы все равно не были квиты. Хетти всегда оставалась на шаг впереди. Она была главная. У нее был кнут.

Единственным моим утешением стала Аренда. За едой мы сидели рядом. И за шитьем тоже. Нас поставили в пару на уроках танцев. Я рассказала ей про Фрелл, про Мэнди и Чара. Она мне — про своих родителей: они держали гостиницу. Семья у Арейды была не очень богатая — еще одна причина для остальных девиц презирать ее. Арейда набиралась в пансионе знаний, чтобы потом помогать отцу и матери.

Я в жизни не видела такого доброго человека, как Арейда. Когда долговязая Джулия объелась виноградом из сада мадам Эдит и ей всю ночь было плохо, Арейда ухаживала за ней, а лучшие подружки Джулии спали без задних ног. Я помогала Арейде, но ради нее самой, а не ради Джулии. Я от природы злопамятная.

Однажды вечером в саду я неожиданно для себя рассказала Арейде о маме.

— Пока она была жива, мы любили лазить на деревья вроде этого. — Я погладила ствол могучего дуба с низко растущими ветвями. — Забирались повыше и сидели тихо-тихо. А потом бросались желудями и веточками в прохожих.

— А почему она умерла? Если не хочешь, не рассказывай.

Я решила, что можно и рассказать. А когда договорила, Арейда спела мне песню айортийских плакальщиц.

Голос у Арейды был сладкий, как пирожное, и переливчатый, как гномье золото. Я расплакалась — слезы лились сплошным потоком, словно дождь. И мне стало легче — будто природе после дождя.

— Красивый у тебя голос, — сказала я, когда смогла говорить.

— Мы, айортийцы, все поем, а учительница пения говорит, что у меня голос слишком низкий и хрипловатый.

— У самой-то тоненький, будто у цыпленка. А у тебя — просто отличный.

В доме прозвонили в гонг — пора было ложиться спать.

— Ну вот, у меня нос теперь красный, да? — спросила я.

— Немножко.

— Не хочу, чтобы Хе… все видели. Побуду в саду еще чуть-чуть.

— Учительница этикета рассердится.

Я пожала плечами:

— В очередной раз объявит, что я позорю короля.

— Посижу с тобой. Увижу, что нос уже не красный, и скажу.

— Только внимательно. Не отвлекайся и не моргай. — Я наморщила упомянутый нос.

Арейда хихикнула.

— Не буду, не буду.

— Учительница этикета спросит, что это мы тут делаем. — Я тоже захихикала.

— А я отвечу, мол, слежу за твоим носом.

— А я отвечу, мол, я его очень затейливо морщу.

— Она поинтересуется, что подумал бы король о твоем поведении.

— Я скажу, что королева каждый вечер смотрит, как он морщит нос. Семь раз.

Гонг прозвонил снова.

— Все, нос уже не красный.

Мы бросились в дом и в дверях столкнулись с учительницей этикета, которая шла нас искать. Когда мы ее увидели, то снова расхихикались.

— Милые дамы! Отправляйтесь в свою спальню. Что бы сказал король?!

В передней, по-прежнему хихикая, мы повстречали Хетти.

— Веселитесь?

— Да, — ответила я.

— Ну, не буду вас задерживать, но завтра, Элла, будь любезна погулять со мной в саду.

— Ты не должна общаться с представителями низших слоев общества вроде той девицы из Ай-орты, — заявила Хетти назавтра вечером.

— Арейда куда благороднее тебя, и я сама решаю, с кем мне водиться.

— Милая, милая Элла. Мне совсем не хочется тебя огорчать, но… прекрати с ней дружить.

Хетти вернулась в дом, а я осталась в саду. Смотрела ей вслед и думала, какая у нее противная походка — и семенит, и виляет бедрами одновременно. Хетти остановилась, сорвала цветочек и картинно поднесла к носу — красовалась передо мной.

Я сидела на скамейке и смотрела на дорожку, посыпанную галькой. Сколько раз я представляла себе, какие гадости она мне устроит, но такого даже вообразить не могла. Я думала, что она меня изувечит, думала, что она меня страшно опозорит, — но подобной подлости не предусмотрела.

Арейда ждала меня в спальне — у нас был назначен урок айортийского. Я осталась сидеть в саду. Не могла сейчас посмотреть ей в глаза.

Как перестать с ней дружить — и при этом не обидеть ее? Можно притвориться, будто я онемела и не могу с ней разговаривать. Но при этом она будет дружить со мной по-прежнему. Она будет разговаривать со мной, и мы придумаем язык жестов, и это будет ужасно весело. И дружба наша на этом не кончится — а значит, проклятие мне ничего подобного не позволит. К тому же какая-нибудь учительница обязательно скажет: «Говорите, Элла», и придется говорить.

Можно объявить, что я принесла обет одиночества. Но Арейда обидится, что я принесла такой обет.

Зачем только мама запретила мне рассказывать о проклятии?! Но если бы я о нем рассказала, это все равно было бы по-дружески и проклятие подобного не позволяет.

Прозвенел гонг — пора спать. Я опять опаздывала, но рядом не было Арейды, и некому было посмеяться над нашей медлительностью.

Она была в спальне, дописывала сочинение, которое задала на завтра учительница письма.

— Где ты пропадала? Я хотела повторить с тобой повелительное наклонение.

— Я очень устала… — проговорила я, уклонившись от ответа.

Наверное, вид у меня и вправду был усталый и расстроенный, и настаивать Арейда не стала. Только погладила меня по руке:

— Ничего, завтра повторим.

Я легла, но спать не хотела. Хотела насладиться последними несколькими часами перед тем, как придется ее обидеть.

Спи, Арейда. Побудь моей подругой еще одну ночь.

Мне предстояло долгое бдение. Я достала волшебную книгу. Она открылась на письме ее сиятельства Ольги к дочерям.

Мои милые крошки!

Ваша бедная мать изнывает от тоски в разлуке с вами.

Вчера вечером я танцевала котильон вo дворце. На мне было бордовое платье из тафты и рубиновое ожерелье. Но всe напрасно. Общество собралось неинтересное, ведь король Джеррольд сейчас о отъезде, однако принц Чармант на балу присутствовал. Нашего очаровательного сэра Питера тоже не было. Я изнываю от тоски. Я понимаю, что он уехал по делам, наверное, намерен стать еще богаче. Я желаю ему всего доброго и первой засвидетельствую ему свое почтение по возвращении.