Елена Трушникова - Свет четырёх влюблённых звёзд, или Приключения доктора в Запределье. Часть первая

– Ты на грибы-то не наговаривай! – хозяйка выпрямилась. – От грибов в жизни своя правда имеется. Вы вот их мухоморами окрестили, а они…

Глаза Сергея округлились. И бабулька, видя его реакцию, поспешила уверить:

– Да что ты, нет-нет. У тебя тут в кружке травки особые успокоительные. Заварила для того, чтобы все, о чем я тебе сейчас говорить буду, воспринял адекватно. У меня же тут своя технология производства, все по рецептам, все по правилам…

Гость осторожно отхлебнул глоток. На вкус обычный травяной чай. Хотя, после третьего глотка в душе… что-то хрустнуло… Да-да, именно хрустнуло, растеклось по нутру золотым сиянием. И Сергей впал в какое-то беспамятно-летучее состояние, когда явь и сон, замысловато переплетаясь, слегка подрагивая и волшебно переливаясь, играя разноцветными сияющими бликами, рисуют в воображении такие яркие, такие изумительные картины, что сознание заворачивается тугим узлом и, вдруг вспыхнув, разлетается звонкими брызгами в необозримом пространстве. Скрипучий старушечий голос, поразив слух неожиданно плавными и нежными нотками, божественной мелодией звучал вокруг и в то же время внутри человека, притягивая и завораживая. Он то доносился слабым эхом из далекого далека, то, постепенно разрастаясь и накатываясь рокочущим валом, обрушивался неудержимой лавиной, огнем растекался по венам, вибрировал и раскрывал – рассказывал Сергею его же жизненную историю, бесцеремонно вплетая в нить повествования неприятные, порой рвущие душу, комментарии и умозаключения.

***

По залету женился… И откуда узнала? И что за выражение такое – «по залету»…

Взгляд человека был устремлен в потемневшую от времени бревенчатую стену. Воспоминания нахлынули волной. Так долго сдерживаемые эмоции заполнили все его естество – Светлана! Его Светка, которая была и солнцем, и радостью жизни, и воплощением всех его желаний и чаяний. Она еще в школе заняла все его сердце, все, без остатка.

Когда, заливаясь краской стыда и кусая губы, призналась, что беременна, столько чувств разом вспыхнуло в сознании: Сергей не смог сразу сказать, что творилось в душе. А она, прижав ладошки к мокрым щекам, ждала. Смотрела на него испуганным взглядом и ждала ответа. Родители, конечно, были против раннего брака. Институт, соревнования… Но он смог все – и переубедить родителей, и наладить контакт с ее суровым отцом, и работать, учиться, тренироваться…

Когда родилась Иринка, когда взял он ее на руки – такую хрупкую, такую родную… Столько было счастья, когда эта малышка, неосознанно схватив Сергея за палец, с глубокомысленным видом пыталась покусать его своими беззубыми деснами.

Он всегда был рядом, с замиранием сердца следил, как малютка делала первые шаги. Как стремилась навстречу, распахнув объятья, когда после лекций забирал ее из детского сада… Приводил дочку домой и уходил на работу (по вечерам трижды в неделю успевал тренировать юных спортсменов). А уже на третьем курсе института, отведя свою любимицу в детский сад, бежал к профессору за новыми, интересными и такими необычными знаниями…

И в памятный для семьи год, когда дочь уже готовилась к школе – вертелась перед зеркалом, любуясь новой прической с огромными белыми бантами, о своем решении прийти в этот мир заявил и Славик… Чего еще желать: замечательная семья, двое здоровых детей, интересная работа…

Но голос бабки вынул его из безмятежно-созерцательного состояния – не так все радужно. Вот денежные трудности, вот череда неприятных событий с коллегами по цеху, вот та ужасная драка… После травмы позвоночника и перенесенной операции, в отношениях со Светланой все изменилось. Его всегда такая солнечная, такая радостная жена вдруг стала замкнутой, молчаливой. Порой она, взяв на руки дочь, судорожно прижимала ее к себе и что-то пыталась вспомнить, напряженно хмуря красивые брови. Свет как будто ушел из ее естества, она часто заходилась в истерике, обвиняла мужа во всех грехах. Даже рождение Славика не заставило ее вернуться к жизни.

Жена становилась все угрюмее, все нетерпеливее и под конец, заявив, что не может жить как под микроскопом, потребовала оставить ее и детей. Не сразу, конечно. Сначала года два тайно встречалась с другим. А потом, когда Сергей, как в классическом анекдоте, раньше намеченного времени вернулся из командировки, все раскрылось. Светлана, конечно, обвинила в произошедшем постоянную занятость мужа и его невнимание к семье (что, по сути, было абсолютной неправдой), но пути назад уже не было. Разочарованный и оскорбленный в самых лучших чувствах, Сергей собрал личные вещи, загрузил их в машину и уехал. Из семьи, из города, от любимой работы, от прежней жизни…

***

Доктор проснулся от странных звуков – под топчаном, на котором он неизвестно как оказался, кто-то возился, кряхтел, чертыхаясь время от времени. На размышления о том, что уснул за столом, а проснулся… неизвестно где, не было времени.

Мужчина сгруппировался и, соскочив с деревянного лежака, дернул на себя лоскутное одеяло. Из-под дощатой лежанки торчал старый валенок. Сергей заглянул в подкроватную темноту – где там столько места-то? Глянешь сверху – максимум полутораметровая постель, а под ней вглубь – метров пять-семь, если не больше…

Бабка на четвереньках, пятясь задом, тащила на свет два глиняных кувшина. С трудом выпрямившись и отряхнув с подола какие-то перья и обрывки паутины, она влезла ногой в валенок, бережно подняла один кувшин и поставила на табурет. Второй кувшин, угольно-черный, с узким горлышком, деловито заткнула кукурузным початком. Наконец обратила внимание и на гостя: «Чего рано поднялся, милок? Спал бы еще. Солнце вон только поднялось».

Сергей молча присел на кровать. В голове было звонко, ясно и пусто. На душе легко. Боль, долгие годы сковывающая сердце, не дающая вдохнуть свободно, полной грудью, исчезла. Воспоминания остались, но были какими-то невесомыми, наполненными легкой грустинкой и светом. А боль ушла. И еще… не было страстного желания возвратиться в свой мир, в свой город, вернуть все на свои места. Он будто оказался там, где нужно. Откуда знал? Душа, что ли подсказала?

Доктор огляделся: в окно заглядывало солнце, освещая стену красноватыми спросонья лучами. Бревенчатые, потемневшие от времени стены. Домотканый ковер над его лежаком. Белый, отливающий холодным серебром кувшин… Сергей был готов поклясться, что из высокого сосуда поднимаются сияющие искорки. Он открыл было рот, но бабка проворно прикрыла посудину рушником * (Рушник – полотенце) , искусно расшитым красными цветами. Пока она возилась со вторым, черным кувшином, в воздухе разлился приятный цветочный аромат. Сергей вспомнил – так пахли мальвы, растущие в палисаднике его бабушки. Он внимательнее взглянул на льняное полотенце и обомлел – вышитый гладью лепесток явно смахивал на настоящий. Такой бархатистый, живой.