Александр Андреев - Продавец Песка и другие сказки потерянного города

Эми обернулся, но маленькой зеленой гостьи на подоконнике уже не было. Он лег и уснул, а проснувшись, уже не знал, что было сном, а что – нет. Но одно он помнил ясно – необычайную музыку тубелина. Она сама звучала внутри него, в его уме! Он помнил ее так отчетливо, что ему ужасно хотелось попробовать сыграть такое на органе – хоть как-нибудь, чтобы хоть чуточку было похоже! Ему так не терпелось, что, не думая о завтраке и застегиваясь на ходу, он пронесся через площадь, начисто позабыв о чинности и порядке, и вбежал в церковь. Одна мысль терзала его: только бы никого не было!

По счастью, костел оказался пуст. С тех пор, как заболел учитель, у Эми был свой ключ от винтовой лесенки, что вела на балкончик с органным пультом. Он включил электрические мехи и погрузил руки в клавиши. Он пробовал и пробовал, то отчаиваясь, то радуясь, вытягивая и заталкивая обратно втулки регистров, прыгая на скамейке от одной педали к другой, подбирая все более сложные созвучия. Он был в поту, каштановые кудри его липли ко лбу. Он лихорадочно импровизировал и не обратил внимания на скрип шагов по лестнице. Обессиленный, бледный, он, наконец, уронил руки на колени и вздрогнул, услышав за спиной голос учителя:

– Я сегодня чувствую себя получше, вот… решил прогуляться.

Кроме скамейки перед пультом сесть было не на что, и Эми вскочил, давая место старику, тяжко опиравшемуся на палку. Тот, продолжая стоять, помолчал и сказал:

– Я еще не слышал такой музыки. Она – как теплый ветер, что пахнет талой водой и прошлогодними листьями. Да-да – как тот ветер, что мечется по берегу, когда лед идет по Реке. Что это было? Что ты играл сейчас?

Эми растерялся:

– Это… это… праздник деревьев.

– Гм! Неплохое название для прелюдии – «Праздник Деревьев». Нужно, конечно, навести некоторый порядок, придать стройную форму этим шквалам звуков, они слишком порывисты и случайны. Я догадывался, что ты сочиняешь музыку. Ты скрываешь это?

– Я не сочиняю… эту музыку я услышал.

– Где?

– В саду! Эту музыку пело дерево! Это был… праздник деревьев, я знаю! Мне захотелось сыграть это…

– Это и называется сочинять музыку. Я не ошибся в тебе, дружок: для тебя наш город мал, слишком мал…

Эми смутился и заговорил о другом:

– Я боюсь сегодняшней службы. Может быть, вы поможете мне? Кажется, я все-таки плохо управляю капеллой. По-моему, певчие смеются надо мной: мне всего двенадцать, я слишком мал, чтобы управлять взрослыми.

– Не бойся, пусть смеются. Они скоро привыкнут к тебе: гений покоряет сердца.

Эми с недоумением глянул в светлые, почти белесые, глаза учителя и спросил:

– Что такое гений?

– Не знаю точно, дружок. Но это дух.

– Дух?

– Да, такая невидимая птичка.

– Птичка?

– Да, невидимая певчая птичка. Она может прилететь в гнездо, которое ты ей готовишь. Но как ни приготовь, птичка все там перероет, переложит, перетопчет по-своему, либо вообще улетит прочь. Потом она может вернуться, а может и не вернуться в гнездо. Это гнездо – и есть ты, и, кажется, птичка роется там изо всех сил. Она будет мучить тебя своими коготками, но зато, пока она там, тебе нечего бояться – ни самой сложной службы, ни капеллы, ни смеха, ничего вообще. Моя помощь тебе уже не нужна. Прощай…

Больше Эми не видел мастера Доминика живым.

С тетушкой Феодосией творилось что-то необыкновенное. Она не могла налюбоваться на свое новое украшение – золотистую жемчужину, оправленную теперь в серебряный кулон с цепочкой. Она беспрестанно примеряла ее с разными платьями и блузками, но все же остановила свой выбор на платье с бежевыми рюшами, в котором и отправилась на воскресную службу. Она была уверена, что ее жемчужине позавидуют все женщины, и шла с гордо поднятой головой, что было на нее совсем не похоже. Выйдя из церкви, она решительно направилась к толстому краснолицему торговцу, у которого дважды в неделю покупала мясо. Он приподнял шляпу, расплылся в улыбке, а она, глядя на него в упор и не мигая, выпалила:

– Вы ведь мечтаете на мне жениться, чего вы ждете?

Когда к онемевшему мяснику вернулась речь, он промямлил, что и впрямь давно влюблен, но не осмеливался признаться. Да, он счастлив предложить ей руку и сердце…

Днем позже толстый мясник торжественно заявился в гости разряженный, надушенный, с букетом багровых роз и лицом того же цвета. К его приходу был накрыт чай; на столе красовался сервиз из тонкого старинного фарфора, из какого не доводилось пить самому Эми. Он улизнул было в сад, но тетушка скоро призвала племянника в столовую.

Краснолицый гость ожидал их, стоя позади стола перед буфетом. Вернее было бы сказать, что он подпирал собой буфет: мясник так волновался, что не знал, какую лучше принять позу. На Феодосию он смотрел со страхом, обожанием и изумлением, словно никогда прежде не видывал таких, как она. Эми тоже не мог надивиться на свою тетушку: она теперь то и дело вскидывала голову вверх и смотрела так, словно разглядывала перед собой что-то совсем мелкое. Рука ее постоянно теребила серебряный кулон с золотистой жемчужиной, свисавший с длинной худой шеи. Поправив кулон в двадцатый раз, она заговорила так сурово, что у Эми сжалось сердце:

– Эммануил, дорогой мой племянник, рада тебе сообщить, что я выхожу замуж. Тебе уже двенадцать лет, ты – почти взрослый и должен понять, как это серьезно и важно для нас с тобой. Я теперь – дама, а у тебя – новый близкий родственник, который заменит тебе отца. Познакомься же со своим будущим дядей Харлампием.

Эми совсем не хотелось быть племянником Харлампия, который зачем-то еще заменит ему отца. Но этого он не сказал и молча протянул свою руку мяснику. Тот проворно схватил ее двумя волосатыми лапищами и долго тряс.

– Ты мог бы быть и поприветливей, Эммануил, – сухо заметила Феодосия. – Впрочем, сейчас я намерена говорить о другом. Этот дом – по праву твой, и ты можешь здесь жить. С тобой останется наша кухарка. Ты только что получил место церковного органиста, и тебе положено жалованье, из которого ты сможешь и кухарке платить и жить, хоть и скромно, но вполне прилично. Мне же придется переехать в деревню, на животноводческую ферму твоего дяди Харлампия. И ферма, и твой будущий дядя нуждаются в моей заботе. Мы будем приезжать сюда два раза в неделю: твой дядя – для того, чтобы, как обычно, продать в лавке свой товар, а я – присмотреть за домом и за тобой. Но если ты захочешь жить с нами на ферме, мы будем только рады. Не так ли, Харлампий?

– Да, – прохрипел Харлампий.

– Эммануил, твой будущий дядя хочет кое-что тебе сказать. Послушай его внимательно, а я отлучусь на кухню. У вас разговор мужской, не буду мешать. – И она «отлучилась», правда не на кухню, а только за дверь, закрыв ее за собой не слишком плотно.