Дина Данилова Dayllary - Девятнадцатый

Первую урожденную ведьму в проклятом городе.

Соседи бурно обсуждали это событие, расходясь во мнениях на множество разных позиций. Были те, кто удивлялся: как она не побоялась? И те, что хвалил юную мать за смелость и силу. И другие, кто ласково журил её за риск, которому она подвергла здоровье и жизнь своего ребёнка, а с ним заодно и себя, признавая при этом, что выбора у неё не было.

Были и те, кто клял Меган и её дочь, как ведьмино отродье и творение ада. Впрочем, среди них не было тех, в чьих семьях ждали детей.

Что касается новоявленной матери, то она, разумеется, была счастлива. Нянчила маленькую Дороти и говорила:

– Ведьма так ведьма. Лишь бы здоровая была.

Малышка, и в самом деле, радовала отменным аппетитом и завидным для недоношенного ребёнка здоровьем. Родители не могли нарадоваться на свою красавицу, в доме Стоуффоли царили радость и гордость. И только по ночам, в поздних тихих разговорах мелькала грустная стыдливая тема:

– Мы, в самом деле, совершили ужасное преступление, когда позволили сжечь бедную девчонку – говорила Меган. – Она никому не мешала, просто мы побоялись высказаться в её защиту. Если её душе будет легче от того, что наша дочь будет ведьмой, то пусть так и будет.

На третий день после родов, Меган принесла свою дочь к месту сожжения Эльвин и трижды обнесла её вокруг того места, с которого уже давно убрали остатки помоста, но где все еще было различимо темное пепельное пятно. О смысле своих действий она не задумывалась, словно исполняла давно заведенный и очень значимый ритуал. Так было нужно, и потому на все расспросы мужа Меган сказала только:

– Помнишь, ты обещал построить новый храм?

– Помню и от слов своих не отступаюсь, – ответил Ирвин.

– Так вот: храм надо построить на том месте, где сожгли Эльвин, – твердо произнесла Меган. – А на месте старой церкви построй дом, где будут рождаться дети.

Неожиданно к делу возведения нового здания, которое еще при закладке фундамента стали называть «дом-на-площади», по собственной воле присоединилось множество людей (по большей части в их семьях ждали детей), поэтому на его постройку ушло всего лишь шесть месяцев. И он был великолепен.

«Ведьмин круг да будет в основе», – сказал Ирвин и нижний этаж дома стал круглым, словно сложенная из кирпичей бочка. В стенах прорезали огромные окна и, вспомнив о сожженной церкви, вставили в них витражные стекла. Повторять церковные мотивы, разумеется, не стали: новые окна расцвели яркими цветочными орнаментами. Правда, хотели поначалу набрать витражи из колдовских знаков и символов. Но, во-первых, в городе не нашлось человека, достаточного сведущего в этом вопросе, а, во-вторых, женщины, наблюдавшие за строительством и собиравшие цветные стекла в рисунки, запротестовали: мол, это уже перебор. Они-то не ведьмы!

Второй этаж был с первого взгляда больше похож на обычную постройку, но в действительности таковой не являлся. Шокированная изломанным бытием фантазия архитекторов создала просторную шестиугольную башенку, поделенную внутри на три комнаты разной формы. Окна второго этажа сделали узкими и высокими, без витражей, но с частыми и легкими переплетами рам из светлого дерева. В той комнате, что смотрела окнами на восток, предполагалось рождаться детям.

Был и третий этаж, тоже башенка, но значительно меньшая по размеру, внутри которой повесили тот самый колокол, упавший во время пожара в церкви. От удара о землю о не пострадал, только закоптился дочерна и женщины потратили несколько дней, чтобы оттереть его песком и мелом. Оскорбленная медь тонко скрипела и ныла под их пальцами, а может и пела… этого никто понять не мог. Однако когда обновленный колокол подняли на башню, он засиял на солнце, как чистое золото. Впрочем, смотреть на него людям было больно и в пасмурные дни… да и голос его с той поры стал другим: тревожным и гулким. Теперь он звонил только четыре раза в год, и от этого звука у жителей города бессильно опускались руки.

День наступал. Но что они могли сделать?

ТРАВНИЦА

Следующим Саббатом, последовавшим за рождением малышки Дороти, был Имболк – день первого ветра. За несколько дней до его наступления о детях неродившихся стали говорить так: «город потерял…»

Так вот, с момента появления Дороти Стоуффоли до первого Имболка город потерял не меньше трех дюжин детей. Ведь до того никто еще не подсчитывал, когда лучше зачать ребёнка…

Тех же, кто сумел дождаться назначенного дня, пытались спасти, не жалея ни сил, ни здоровья. Многие женщины рискнули повторить подвиг Меган, однако, в итоге поломанных ног получилось больше, чем рожденных детей… Другие пытались спровоцировать роды, поднимая различные тяжести и изнуряя себя едва ли не каторжной работой. За весь день произвести на свет удалось лишь троих. К полуночи город огласился диким воем женщин: тех, у кого роды все же начались, но не успели завершиться до срока, и тех, у кого роды вообще не начались. Они понимали, что доносить своих детей до следующего «праздника» – Белтайна – у них нет никаких шансов.

В то время зародилось немало традиций, коим жители города будут следовать следующие двести с лишним лет. Во-первых, по мере возможности зачинать детей приблизительно за девять месяцев до одного из Саббатов. Никакой гарантии, лишь слабое повышение количества шансов на удачу.

«Нерожденных» детей по новым обычаям повитухи даже не показывали матерям. Просто передавали их тела, завернутые в грубый холст через маленькое окно кладбищенскому сторожу. И всё. Даже имен «нерождённым» давать отныне не полагалось. Не было времени оплакивать мертвых, а все силы были направлены на то, чтобы помочь тем, у кого еще есть возможность родиться.

В Белтайн следующего года, который, кстати, дал старт новому летоисчеслению Распиля, не родился никто. Одна из женщин разбилась насмерть, выбрав для прыжка слишком высокую крышу. Еще две несостоявшиеся матери попытались наложить на себя руки, впрочем, безуспешно. Обеих вытащили: одну из воды, другую из петли, попутно втолковав им, в чем нынче смысл жизни.

Три месяца спустя в Лагнасад – тот самый праздник урожая, когда положено делать кукол из соломы – детей обрели две семьи. Так и пошло дальше: вместо нескольких десятков детей, которые обычно рождались в течение года, город получал теперь не больше пяти-шести малышей. Многим уже мерещилось, как пустеют улицы обреченного на вымирание Распиля. Но только не Меган Стоуффоли, видевшей, что её дочь, как и было обещано, обладает зачатками каких-то невиданных способностей.

В первое свое лето Дороти обожала ползать по двору и обнюхивать растения пробивающиеся у стен, звонко чихая от попадающей в нос пыльцы. Заметив это, Меган решила прогуляться с малышкой по полю. Радости Дороти не было предела: едва её опустили на землю, как она зарылась в сплетение трав с цветами и поползла вперед, останавливаясь только для того, чтобы сорвать понравившееся ей растение. Чаще всего ей это не удавалось, и тогда она начинала подвывать своим младенческим баском, требуя помощи. Меган шла за ней, помогая ломать неподатливые стебельки и складывая в свой передник отобранные дочерью растения.