Дина Данилова Dayllary - Девятнадцатый

Услышав от дочери историю Сьюзен, Ирвин попытался придать своему лицу равнодушное выражение, но не совладал с собой. Отразившаяся на нем судорога не укрылась от глаз Меган.

– Что это с тобой, Ирв? – спросила она, когда Дороти и Льюси отправились во двор.

– Я видел младенца на площади, когда сожгли Эльвин.

– А я вот что-то не припомню…

– Так ведь мы смотрели на костер. Когда я был на площади в первый раз, я тоже её не видел.

Меган приподняла голову от шитья и бросила на мужа лукавый взгляд.

– Давай уже, говори, – почти потребовала она.

– Я видел младенца на руках того парня. Ну, того, что помог мне услышать Эльвин, помнишь?

– Конечно. Я забуду об этом только в день своей смерти. Так ты хочешь сказать?..

– Именно…

Меган снова заработала иглой.

– Сходи-ка к ней, поговори, – сказала она. – Только, знаешь, не рассказывай про это никому. Мне кажется, что так будет лучше.

На другой день к вечеру Ирвин постучал в дверь дома, в котором поселилась Сьюзен. Она открыла сразу и без слов пропустила гостя в дом. В колыбели спала её дочь, только накануне покинувшая дом-на-площади. В деревянном кресле у камина сидел молодой мужчина, года, казалось, на четыре старше Сьюзен. В глаза сразу бросалось их несомненное сходство.

– Так я и подумал, – сказал Ирвин, пропустив полагающиеся приветствия.

Сьюзен улыбалась, и в этой улыбке было что-то, похожее на скользящее лезвие ножа. Опасная это была улыбка.

– Значит, младенцем ты была на площади?

– Была. И по счастью была еще настолько мала, что ничего не помню.

– Эльвин перестаралась и под проклятие попала даже её дочь?

Сьюзен насмешливо фыркнула и заходила по комнате, встряхивая руками.

– И не только дочь, – ответила она и кивнула на сидевшего в кресле. – Мы ведь оба были жителями города.

– Вот я и припоминаю, что у неё вроде как мальчик был. Я ещё всё думал, что же с ним стало. Так, значит, вы её дети? А тот парень?

– Это мой отец, – ответила Сьюзен, и устало опустилась на скамеечку у колыбели. – Мой, – повторила она, словно уточнила ударение.

– Где же он теперь? Если он жив, ему бы надо было сейчас радоваться рождению внучки. Или его уже нет?

Девушка пожала плечами.

– Не знаю. Мы жили недалеко от Бредингтона, но отец всегда очень интересовался тем, что здесь происходило, с тех пор, как мы ушли. Это было сразу после того, как маму казнили, – о сожжении Эльвин она сказала так, словно речь шла о каком-то обыденном событии. – Он очень переживал, – добавила она.

– И что же? – спросил Ирвин уже без насмешки.

– Когда мне исполнилось четырнадцать, он вдруг начал… я даже не знаю, как сказать. Это было похоже на болезнь, но он не болел. Он просто таял. Сходил на нет, словно что-то точило его изнутри. Мы ничего не могли сделать. Я ведь почти не унаследовала маминых талантов, не то, что Кайл, – она кивнула на брата, который по-прежнему пребывал в молчании. – Но и он не целитель. Чтобы спасти отца, наверно, нужны были мамины руки. Ничто другое не могло помочь.

– Так он умер? – настаивал Ирвин, понимая, что его охватывает грусть о том странном юноше с синей искрой в глазах.

– Нет. Он просто исчез. Однажды, сразу после того, как я потеряла своего первого ребёнка, мы проснулись утром, а его не было. Я надеялась, что он ушел и вот-вот вернется, но Кайл… он чувствует. Он сказал: «его в этом мире больше нет». Вот и все. Потом умер и второй малыш… Мы убедились, что тоже находимся под проклятием, и ушли сюда. Мой муж знает, где меня искать, но мне кажется, что он не захочет жить здесь.

Наступило молчание, в котором отчетливо было слышно сопение новорожденной девочки. Ирвин невольно вспомнил, как семнадцать лет назад он проснулся от звонкого плача младенца в своем доме, и как бежал опрометью вниз по лестнице, чтобы впервые увидеть свою дочь.

– Не рассказывайте о нас в городе, – неожиданно попросил Кайл.

Ирвин подошёл к нему и внимательно вгляделся в его лицо, казавшееся безумно печальным.

– Вам никто ничего здесь не сделает. Вам нечего бояться.

– Скорее, на нас станут молиться, в надежде, что мы сможем снять проклятие, – возразил Кайл. – А нам так хочется просто жить. Я хочу найти женщину, чтобы мы вместе боролись за наших детей. А быть надеждой целого города… неоправданной, заметь, надеждой, я не желаю. Я не знаю, как прекратить всё это. – Он коротко улыбнулся. – Ты ведь за этим пришел? Узнать, не может ли кто-нибудь из нас остановить проклятие?

Ирвин покачал головой:

– Совсем не за этим, малыш. Я пришел попросить у вас прощения.

Снова наступила тишина. Брат и сестра смотрели на гостя изумленными глазами, не смея вымолвить ни полслова.

– Так что же? – тихо спросил Ирвин. – Получим ли мы прощение детей женщины, которую мы предали смерти?

Сьюзен подошла к брату и обняла его.

– Я прощаю, – сказала она. – Вы дорого платите за свою вину, я знаю боль, которую вы чувствуете. Я не могу не простить.

– Я тоже, – полушепотом ответил Кайл.

– Мы прощаем. Если бы наше прощение спасло ваших детей! Если бы так! Это было бы самым большим счастьем для нас!

Кайл заплакал, стараясь спрятать лицо в рукаве платья Сьюзен. Глядя на них, Ирвин почувствовал, как по его лицу тоже катятся слезы.

– Я пойду, – сказал он. – Меня ждут… жена, дети… Знаете, моя дочь – первая урожденная ведьма в нашем городе. Она помогла родиться твоей девочке.

– Значит, я дважды должна простить вас всех. А может и стократно, – откликнулась Сьюзен. – Я даже… Кайл, можно я скажу ему?

– Конечно! – вскинулся тот и даже чуть подтолкнул сестру навстречу Ирвину.

– Не толкайся! – по-детски сердито воскликнула она. Потом помолчала и нерешительно пробормотала, нервно убирая с лица волосы: – Отец рассказывал о тебе. Незадолго до своего исчезновения он начал разговаривать во сне. Я слышала по ночам, как он говорил с мамой, рассказывал, как хотел бы снова быть с ней. Мы думали, что он скоро умрет, потому что не может жить без нее. Но получилось иначе. Однажды, он плакал во сне. Я проснулась и пришла к нему в комнату. Он плакал и говорил… – Сьюзен замялась, глядя в сторону и кусая подушечку большого пальца.

– Рассказывай, – подбодрил её брат. – Раз уже начала…

– Давай, детка, расскажи мне, – негромко попросил Ирвин. – Что говорил твой отец?

– Он говорил: «Двести лет, Элли, две сотни, и даже больше. Они обречены и я тоже. Мне некуда идти». Утром, когда он проснулся, я рассказала ему об этом. Думала, что он ничего не вспомнит. Но он ответил, что знает, о чем говорил ночью. Он сказал так: «двести лет пройдет и еще полсотни, девятнадцатый родится не вовремя, девятнадцатый сможет исправить ошибку. Если он будет добрым». Я немного испугалась, потому что пока он говорил, у него глаза…