Дина Данилова Dayllary - Девятнадцатый

Лийза завернула тела детей в холст и вынесла из комнаты. Марта отправилась к родственникам женщины, за которыми не пришлось далеко ходить: отец неродившейся девочки стоял здесь же у калитки. Объявив ему о случившемся, Марта пошла дальше, к дому Оттоунов. Все его обитатели бодрствовали, ожидая возвращения Гильберты, включая и её жениха Джереми Лестона. Войдя в дом и увидев его, Марта разрыдалась…

Джереми оказался крепким пареньком, и удар судьбы вынес достойно. Выслушав весть о смерти сына, он отправился в дом-на-площади, на руках принес Гильберту домой и уложил в постель. В ту ночь, сконцентрировав в себе горечь утраты и страх, как за физическое, так и за душевное здоровье любимой, юноша сумел преобразовать эту смесь в силу и буквально создал в себе талант целителя. На другой день к полудню Гильберта проснулась здоровой.

Через год она снова понесла, но теперь её беременность протекала под чутким наблюдением Джереми, в ту пору уже обвенчанного с ней по всем местным законам и обычаям. Пользуясь привилегиями, дарованными ему новым статусом, он объявил, что не разрешает Гильберте рисковать своим здоровьем и не отпустит её в дом-на-площади, пока ей самой не придет время рожать. Впрочем, после недолгих уговоров, он всё-таки переменил мнение, но с условием, что он будет находиться рядом. Роа и Анна, услышав о его требованиях, хором фыркнули, а затем заявили, что готовы предоставить ему место в комнатке, где пеленали новорожденных.

Тревоги Джереми не оправдались. Прошел Белтайн, за ним Лагнасад, и в Самайн Гильберта подарила ему сына, названного Вирджилом.

И все-таки, спустя еще три месяца Гильберта снова осмелилась применить свое заклинание. И на этот раз оно никого не убило. Напротив, дало жизнь мальчику, родившемуся в неурочное время – третьего февраля.

МАЭСТРО

Примерно с того времени, как Райвен сказал первое слово, стало понятно, что в ближайшее время он навряд ли порадует общество какими-то великими свершениями. В отличие от двоюродного брата, который начал блистать талантами раньше, чем научился ползать, Гайхаллер-младший рос, как большинство детей этого города: лечил себе синяки и царапины, то дуя на них, то прикладывая к ним маленькую ладошку, заставлял свои игрушки подползать к нему, если ему было лень вставать и идти за ними, мог безошибочно сказать, кто стоит за дверью и стучит в нее… Но ничего большего.

Он рос спокойным улыбчивым малышом, немного застенчивым, но ласковым и безобидным, как котёнок. И со временем даже внешне перестал быть похожим на своего неугомонного нахального кузена.

Впервые Скиллиан столкнулись с невероятным упрямством полуторагодовалого Дэниела, когда в первый и последний раз попыталась его постричь. Пушистые светлые волосы потемнели за первый год жизни до ярко-русых и отросли с трехдюймовой длины почти до плеч. Ясно, что мальчику ходить с такой прической было странновато, и Скиллиан подступилась к малышу с маленькими ножницами, чтобы отстричь длинные прядки.

Дэниел взбесился. Это не было капризом или упрямой выходкой. Казалось, что его пытались лишить чего-то крайне важного и необходимого для жизни. Ярость, звучавшая в пронзительном крике мальчика, так напугала Скиллиан, что она сразу бросила ножницы на стол:

– Перестань! – сказала она. – Дикий ты зверек. Не трону я твои волосы, не кричи!

И дождавшись, когда гнев Дэниела уляжется, она успокаивающе добавила:

– Что ты раскричался? Голову я тебе что ли отрезаю? Еще хорошо, что твоего отца нет дома, а то он бы тебе задал за эти вопли.

Об этой истории, до поры до времени, Кристиан не услышал ни слова.

Дэниел и Райвен росли рядом, зачастую не разлучаясь даже на ночь, по очереди оставаясь ночевать вдвоём то в одном, то в другом доме. Поначалу они еще не умели перебираться через дощатый забор, сменивший изгородь из кустов. Кто-нибудь из отцов, заслышав писк мальчишек, выходил во двор и перекидывал ребёнка со своей стороны забора в соседский двор.

Когда мальчикам исполнилось три года, Дэниел рискнул самостоятельно перелезть на ту сторону, и, успешно спрыгнув на землю, радостно заорал во весь голос:

– Папа! Смотри! Я сам перебрался!

Кристиан Витуни вышел на крыльцо и радостно поднял руки вверх, приветствуя подвиг сына:

– Отлично, малыш! Только будь осторожен, я не хочу, чтобы ты упал!

Довольный похвалой, Дэниел снова полез на забор, ловко цепляясь за поперечные перекладины и подтягиваясь на руках. Добравшись до верха, он перекинул ноги в свой двор, помахал рукой насупленному Райвену и снова спрыгнул на землю, чем привел отца в еще больший восторг.

– Смотри-ка, – сказал Кристиан, вышедшей на крыльцо Скиллиан, – а наш-то будет побойчее. Не все Гайхаллерам гордиться своим мальчишкой, нам тоже можно.

Эта фраза надолго стала любимой у Витуни-старшего. А Райвен, уязвленный смелостью брата, тоже полез наверх.

Кристиан протянул Дэниелу руки, и тот бросился в объятия, хохоча от восторга и дрыгая ногами. Скиллиан смотрела на них и грустно улыбалась. А в это время Райвен, наконец, оседлал забор, тяжело дыша и напряженно хватаясь пальцами за доски. Сверху забор оказался намного выше, чем виделся с земли. Зародыш мальчишеского соперничества, проклюнувшийся в душе Райвена, снова спрятался, а сам он, задохнувшись от испуга, разжал пальцы и, не удержавшись, соскользнул во двор Витуни.

Первой закричала Скиллиан:

– Кристиан! Сними его! Он упадёт!

Глядя поверх отцовского плеча, Дэниел увидел, что Райвен висит на заборе, практически вниз головой, зацепившись подолом куртки за край одной из досок. Кристиан поставил сына и бросился к забору, но почему-то сразу было ясно, что он не успеет, и ребёнок вот-вот упадет и сломает себе шею.

…Дэниел издал пронзительный крик и неведомая сила, стремительным вихрем пройдясь по двору, сорвала Райвена с забора и мягко швырнула в стоящую неподалеку тележку с сеном. Кристиан замер, не пробежав и двух шагов, а Скиллиан, напротив, птицей слетела с крыльца и бросилась к Райвену, наполовину закопанному в сухую траву.

Возглас Дэниела привлек внимание вышедшей на крыльцо Тамиры. Увидев, как Кристиан машет ей рукой, она окликнула мужа и торопливо прошла в соседский двор, чтобы узнать, что случилось. И, улучив момент, провела рукой по отросшим волосам Дэниела.

– Ты спас его? – спросила она.

– Кажется… да, – задумчиво ответил мальчик.

Джаелс молча наблюдал за происходящим поверх забора…

«Кажется», – сказал Дэниел, потому что не был уверен, что именно его крик отбросил Райвена в кучу сена. Ему требовалось неоспоримое подтверждение и, глядя, как Скиллиан и Тамира отряхивают и успокаивают его брата, он уже прикидывал в уме, на чем бы испытать свое умение. Остаток дня он бродил по двору, что-то напевая и внимательно приглядываясь к разным предметам. К вечеру он добился того, что вещи начали ему отвечать: то звоном металла, то скрипом дерева, то хлопаньем ткани… А в сумерках Кристиан, который вышел во двор, чтобы позвать сына ужинать, увидел его сидящим на поленнице. Он пел негромко, неуверенным детским голоском, старательно и весело. У его ног неуклюже танцевали две толстые домашние утки и лохматый дворовый пес, который обычно недолюбливал Дэниела и никогда раньше его не слушался.