Натали Якобсон - Ангел рассвета

Возможно… Надо было бы просто приказать Джулиану принести все ее медицинские карты, чтобы проверить не было ли у нее когда-либо амнезии, о чем ей самой, естественно, никто не сообщал. Для человека с его возможностями не составит труда проверить все сведения. Тогда она точно будет знать, не случалось ли у нее частичных провалов в памяти в детстве или после какого-нибудь несчастного случая. Но вот нонсенс – воспоминания, которые вспышками возникали в ее мозгу, не относились ни к детству, ни к этой жизни вообще, они вроде бы совсем и не касались человечества. Бесполезно было искать на земле сведений о том, чего здесь не происходило. Но как такое может быть?

Полупрозрачное лицо на фреске с четко проступающими темными ободками бровей и ресниц показалось ей вдруг особенно милым и открытым. Куда-то подевалась суровая ангельская непреклонность и желание карать. Это мягкое, невинное выражение черт раскрывало перед ней все чувства, как душу. Но Николь не верила тому, что на них читала. Больше не верила, потому что это было бы слишком.

Помнить то, чего ты не можешь помнить. Знать о том, что точно в этой жизни не происходило и все-таки с тобой когда-то случилось. Видеть совершенно незнакомый фрагмент во сне или чье-то изображение, и осознавать, что ты знаешь их всегда. Переживает ли кто-нибудь на земле, кроме нее такие иллюзорные впечатления? И являются ли они иллюзорными?

Николь в последний раз посмотрела на фреску. Казалось, что роскошные оперенные крылья на ней уже почти начинают трепетать, желая сорваться с нарисованного пространства и вырваться в этот мир. Бескровные губы почти шевелились, желая предупредить ее о чем-то. В его руках была только райская ветвь, но ей казалось, что вот-вот в них блеснет меч. Чужой, окровавленный меч, потому что у него самого никогда не было меча. Глупости, откуда она может знать?

Николь хотела усмехнуться своим предположениям и не смогла. Открытое и ранимое выражение на прежде суровом лице подавило в ее горле зарождающийся смешок. Как же он раним. Из-за нее. И шепот за ее спиной. Кто-то шепчет ей, то, чего она не понимает. Николь дернула плечом, словно желая отмахнуться от навязчивых ощущений, но кто-то все равно шептал ей в уши, кто-то не один, целый хор неразличимых, напевающий голосов. Не страшный церковный хорал, от которого у нее опять заложит уши, а нежное, но предостерегающее шептание.

Ее взгляд сосредоточился на фреске. Какие это все-таки странные, поражающие воображения существа – ангелы. Нечто обладающее куда большей красотой, чем человек, но с человеческим лицом и телом. Это нечто можно принять за людей, если вдруг ты не заметишь, что тело человека, окружено, как нимбом пушистыми крыльями, и тогда ты содрогнешься, потому что понимаешь, что у нормального человека крыльев нет, особенно таких, окружающих все тело и скрещенных над головой в форме овала. Перья заострялись и сверкали. Тело человека, крылья птицы, и голубизна всего непостижимого неба, заключенная в одних глазах. Какое прекрасное и пугающее существо – ангел. Можно ли любить такое существо? Можно ли быть с ним и не бояться, зная, что у него за спиной распростерты неуместные для человека, но восхитительные крылья.

Ну, хватит об этом. Николь развернулась и пошла прочь, может быть, ей только показалось, что кто-то схватился за ее плечо и пытается удержать ее в прохладной внутренности собора и в опасной близи от этой почти живой фрески. А возможно, ей самой было слишком трудно двигаться от усталости. Могла же она сама так устать за день, что каждый шаг давался ей с таким усилием, будто она шла под водой, сопротивляясь ее течению. Совсем не обязательно, что кто-то незримый пытался ее удержать возле себя, просто не отпустить, просто не дать уйти, но она ушла. И странно, что как только она вышла из собора и спустилась по приступкам у портала, усталость вдруг чудесным образом прошла. Ее походка снова стала легкой и упругой. Солнечный день снаружи так резко контрастировал с мрачной прохладой внутри храма, посереди которой, как лилия призрачно белела таинственная фреска. Теперь Николь опять могла нестись вперед почти спортивным шагом, преодолевая милю за милей. Она любила ходить пешком, не выбирая дороги. Так казалось, что весь город представляет собой одно неизведанное сказочное владение, бесцельно бродя по которому, она может зайти куда угодно. И самым интересным было то, что таким образом она несколько раз заходила в такие места, которые потом никогда не могла найти. То были необычные, не отмеченные на карте Нового Орлеана, никому неизвестные места, где странные, либо слишком низкорослые, либо закутанные в темное, с узловатыми когтистыми руками незнакомцы встречали ее, как королеву и никогда не принимали плату за то необычное вино или напитки, которые приносили ей. Потом у кого бы она не спрашивала из своих знакомых, никто не знал ни таких сортов вина, ни таких кафе и баров с необычными названием и мрачноватым смахивающим на готский антуражем, ни таких книг. Один раз она забрела в совершенно пустой книжный магазин, где не было совсем никого, кроме карлика – продавца, который ловко лазал по лестницам на балюстраду и книжные галереи второго этажа. Двухэтажный зал, обшитый панелями из вишневого дерева, больше напоминал роскошную библиотеку викторианского периода. Николь ничего не собиралась покупать, только посмотреть, но причудливо одетый карлик, сбросил ей сверху прямо в руки пухлую книжечку в изысканном переплете из вишнево-темного бархата, и отказался принять десятидолларовую купюру, которую Николь вынула из кармана и хотела сунуть ему. Выходя из магазина, она вспомнила, что в нем даже кассы-то не было. А издание книги, датированное прошлым столетием, естественно, невозможно было найти в перечне всех выпускаемых книг. Но книга была о фейри, что-то похожее на энциклопедию, где перечислялась в порядке алфавита вся нечисть, какая только есть, сведения разбавлялись коротенькими, увлекательными историями о шутках фейри над людьми. Но об ангелах там почти ничего не было.

А жаль. Фреска из церкви до сих пор стояла перед глазами Николь. А ноздри до сих пор улавливали стойкий аромат лилий. И шелест крыл, как ветер. Что-то металось в сознании так, будто заново формировалась вся память. Николь хотелось просто тряхнуть головой и сбросить все это с себя, но ощущение ударяло в голову, как крепкое вино, как наркотическое воздействие.

И вместо того, чтобы бродить целый день по улицам, она пошла домой. Только там можно было найти автоматическую ручку, блокнот и записать то, что никому не хотелось показывать. Но искать собственные письменные принадлежности оказалось слишком долго, и она уселась прямо за конторку в кабинете отца. Несмотря на обилие слуг, в доме всегда казалось почти пусто, поэтому никто ей не мешал.