С. Джей-Джонс - Зимняя песнь

Финал был потрясающим: последняя нота прозвучала у обоих в идеальный унисон. Зал потряс шквал аплодисментов. Отец потрепал Йозефа по плечу и с гордостью сообщил всем и каждому, что именно он обучил мальчика всему, что тот умеет. Мастер Антониус поздравил своего подопечного с блестящим экспромтом.

– Экий ты хитрец, Франсуа! А я ведь и не догадывался, что ты играешь Вивальди. – Ну, а ты, – старик повернулся к Йозефу, – сумел доказать, что обладаешь вкусом и проницательностью. Вивальди! Il Prete Rosso или Рыжий священник, как называют его у нас на родине, сделал много для развития скрипичной музыки, хотя некоторые , – маэстро Антониус бросил взгляд на папу, – более не желают признавать его гений.

Исполнить Вивальди предложила я, а не Йозеф, но стоит ли об этом теперь, когда сей незначительный факт смыло бурным эффектом, который произвела его игра?

– Благодарю, маэстро. – Лицо Йозефа раскраснелось, глаза горели.

Я попыталась привлечь его внимание, чтобы поздравить, но мой брат не видел никого и ничего, кроме Франсуа. Темнокожий юноша также не сводил с него взора.

Я отвернулась. Отец громко провозглашал тосты и пил за здоровье сына, а наша мама – строгая, несгибаемая, лишенная всякой сентиментальности – в открытую плакала, утирая слезы передником. Констанца, удобно устроившаяся у огня, одобрительно кивала, а Кете…

Мое сердце замерло. Где Кете? Ушла , прошелестел чей-то голос мне в ухо.

Я вздрогнула и оглянулась. Никого. Но краешек уха еще чувствовал незримое прикосновение чужих губ. Ликование вокруг меня продолжалось, а я словно бы оказалась за чертой и не могла разделить общей радости.

«Кете», – прошептала я. Ушла , повторил голос. На этот раз я увидела его обладателя.

Он стоял в дальнем конце зала, прислонившись к стене со скрещенными на груди руками. Высокий элегантный незнакомец. Король гоблинов.

Он был неподвижной точкой, вокруг которой вращалось все остальное. Действительностью, на фоне которой все остальное – лишь отражение. Его фигура являла собой резкий контраст с размытой реальностью, как будто в этом мире теней и иллюзий существовали только я и он. Король гоблинов улыбнулся мне, и я потянулась к нему каждой клеточкой своего тела. Одной этой улыбкой он мог заставить меня плясать.

Он кивнул, указывая на дверь, что вела на улицу, и заскользил сквозь толпу, как призрак, бесплотный дух или туман. Те, кого он аккуратно отодвигал со своего пути, даже не замечали его прикосновений и лишь на секунду прерывали разговор, словно ощутив внезапный сквозняк. Ни одна живая душа в зале не видела Короля гоблинов. Зримым он был только для меня.

На пороге он обернулся, через плечо бросил взгляд на меня, изогнул серебристую бровь. Идем .

Это было не приглашение, а приказ. Я ощутила зов всем телом и все же попыталась ему воспротивиться.

Сверкнул льдистый взор; мне стало страшно. Я задрожала, но не от холода. В груди ломило, но не от боли. Ноги задвигались сами по себе, помимо моей воли, и я последовала за Королем гоблинов из света во тьму.

– А он хорошо играет, твой брат.

Я заморгала. Вокруг меня все было погружено во мрак, и прошло немало времени, пока я начала различать в нем очертания предметов. Деревья, полная луна. Роща гоблинов. Я не помнила, как туда попала.

Тихий голос обвил меня легчайшим шелком:

– Я доволен, весьма доволен.

Я обернулась. Король гоблинов стоял у одной из старых ольх, правой рукой обнимая ствол, а левую небрежно положив на бедро. Всклокоченные волосы торчали во все стороны, как перья, хохолок или нити паутины; луна подсвечивала их сзади, превращая в серебристый ореол вокруг головы. Его лицо было ангельски-красивым, зато ухмылка – определенно дьявольской.

– Здравствуй, Элизабет, – негромко произнес он.

Я растерянно молчала. Как полагается обращаться к Эрлькёнигу – Лесному царю, Владыке зла, повелителю Подземного мира? Как разговаривать с легендой? Разум лихорадочно пытался унять разбушевавшиеся эмоции. Король гоблинов стоял передо мной – не зыбкое воспоминание, но существо из плоти и крови.

– Mein Herr [19] Господин, повелитель ( нем .). , – сказала я.

– Какая учтивость. – Голос был сух, как осенние листья. – Ах, Элизабет, к чему эти формальности? Мы ведь знаем друг друга всю жизнь.

– Тогда зови меня Лизель, просто Лизель.

Король гоблинов улыбнулся, блеснув кончиками острых зубов.

– Спасибо, я предпочитаю Элизабет. Лизель звучит по-детски, тогда как Элизабет – имя для женщины.

– А как мне называть тебя? – спросила я, стараясь сдержать дрожь в голосе.

И снова хищная ухмылка.

– Как пожелаешь, – промурлыкал он. – Как пожелаешь.

Я не поддалась на это мурлыканье.

– Зачем ты привел меня сюда?

– Ц-ц-ц. – Король гоблинов с укором покачал узким длинным пальцем. – А я считал тебя достойным противником. Мы играли в игру, фройляйн, но, кажется, ты не настроена меня развлекать.

– В игру? – переспросила я. – В какую игру?

– В лучшую на свете. – Расслабленность из его позы исчезла, он весь резко подобрался. – Я забираю у тебя нечто дорогое и прячу. Если ты не идешь искать, я оставляю это у себя.

– И каковы же правила?

– Правила просты. Кто нашел, берет себе. Замечу, ты не приложила должного старания. Жаль. – Король гоблинов обиженно надул губы. – А как часто мы с тобой играли, когда ты была ребенком! Помнишь, Элизабет?

Я закрыла глаза. Да, в детстве я играла с Лесным царем, когда Кете ложилась спать, а Зефферль еще не умел говорить. Тогда еще я была самой собой, тогда время и груз ответственности еще не успели обстругать меня и превратить в щепку, тень меня прежней. Я бегала в Рощу гоблинов поздороваться с повелителем Подземного мира. Я – в шелках и атласе, он – в парче и дорогом кружеве. Для нас играл оркестр, а мы танцевали – под музыку, которая звучала в моей голове. Именно в то время я начала записывать обрывки мелодий, впервые стала сочинять.

– Помню, – глухо ответила я.

И все-таки: что мне запомнилось – реальные события или воображаемые? Сперва игра «понарошку», после – воспоминания. Я видела, как маленькая Лизель танцует с Королем гоблинов – тот всегда чуть старше, всегда чуточку недосягаем, – с Королем гоблинов, который воплощал в себе все ее детские фантазии, говорил, что она красива и любима. Что она достойна любви. Это реальное воспоминание или только греза?

– Помнишь, но не все. – Он склонился надо мной.

Мы больше не были одного роста; теперь он высок и худ, как тростинка. Обычного человека с такой фигурой назвали бы долговязым, но ведь он не обычный человек, он – Эрлькёниг , наделенный сверхъестественной грацией. Каждое его движение было изящным, плавным, отточенным. Стоя за моим плечом, он выдохнул мне в шею: