Оливия Штерн - Ведьма с серебряной меткой. Книга 2

«Глупости какие, – подумал Ксеон, – но ведь с этим придется что-то делать».

Душевное равновесие улетучилось окончательно. Теперь накатывало бешенство, холодное, безысходное. Хотелось что-нибудь разбить, сломать, растоптать. Внезапно стало душно, как будто и этот роскошный королевский кабинет был всего лишь очередной тюрьмой. И как будто не изменилось ничего: сперва затворник во дворце, потом – в замке Энц, и снова во дворце.

Ксеон выругался.

Надо что-то делать…

Он взял со стола магкристалл в ажурной кованой корзиночке и вихрем вылетел из кабинета. За ним пристроился было гвардеец, но Ксеон лишь рукой махнул – мол, стой где стоишь, сам обойдусь.

Он вышел на боковую лестницу, устланную синей ковровой дорожкой, и поспешил вниз. Вниз, вниз и вниз.

На первом уровне подвала ковровые дорожки закончились. Когда строили дворец, возвели его поверх казематов древнего замка, который принадлежал чуть ли не айхи и был разрушен землетрясением.

Сюда не проникал свет. Здесь было темно и холодно, а стены, казалось, до сих пор отражают стоны замученных узников.

Ксеон поднял повыше фонарь и пошел дальше, напряженно вслушиваясь в редкие звуки капающей воды. Пульс бухал в висках, и вместе с тем сердце замирало в сладком предвкушении.

Наконец он остановился перед низкой дверью, запертой снаружи на засов. Повесил фонарь на крюк, затем отодвинул заслонку смотрового оконца. Внутри Ксеон не увидел ничего, кроме кромешного, до тошноты, мрака.

– Эй, – сказал громко, – ты еще не сдох?

Тишина в ответ. А потом – едва слышимый звук, шкрябнуло железом по камню.

– Жив, значит, – удовлетворенно заметил Ксеон, – а я тут обустроился во дворце. Дал задание разыскать твою жену. Надо же утешить вдовушку.

Снова тишина. Ксеон даже дыхание затаил, в надежде расслышать хоть что-то.

Он испытал сильное желание поднять засов, войти в камеру и отвести душу, переломав узнику те ребра, что остались целыми.

Впрочем, Ксеон знал, что скоро кости срастутся. По периметру камеры были щедро разложены артефакты, изготовленные Мельхольмом, и они-то медленно исцеляли изломанное тело.

Так и не дождавшись ответа, Ксеон сказал в темноту:

– Она быстро найдет утешение, даже не сомневайся. Неужели ты думаешь, что она могла любить… тебя? Брось, кто может полюбить такое чудовище, как ты? А я… пожалуй, может случиться, что я буду в ее вкусе.

Что-то слабо звякнуло во мраке, и Ксеон не сдержал торжествующей улыбки.

Аламар Нирс прекрасно все слышал, и наверняка столь же прекрасно осознавал всю безнадежность своего положения.

Глава 3. Крысиный король

Она невесомо покачивалась на мягких, шепчущих волнах. Ее медленно несла большая и спокойная река, из темноты и небытия – в такую же непроглядную темень, пропахшую сырыми шкурами, дымом и пригоревшей пищей. Что-то ощутимо придавило ее сверху, большое, теплое, мягкое. По телу прошла дрожь, и беспамятство окончательно отступило, дергая в разные стороны занавес и вышвыривая в так и не окончившийся кошмар.

Вопль застрял в горле. Безумно шаря взглядом во мраке, Дани с трудом разглядела низкий потолок, темную, закопченную стену и бледный, тонущий в темноте огонек магкристалла, накрытый сверху тряпкой.

Она пошарила руками вокруг себя, пальцы встречали мех. Такое впечатление, что она лежала среди шуб и шубой же укрытая.

«Где же я? Всеблагий, только не у них… только не с ними…»

Городские крысы утащили ее в свое логово. Наверняка изнасиловали, а потом решили, что можно забавляться и дальше. Дани прислушалась к собственному телу – ничего не болело. Нигде. Значило ли это, что они решили подождать, пока лакомый кусочек придет в чувство?

Она до крови закусила губу, чтобы не заорать от накатившего ужаса, дикого, животного. Что с ней теперь будет?

«Не хочу… Не хочуууууу!»

Дани вдруг замерла. Запоздало пришло понимание, что рядом кто-то дышит, спокойно и размеренно. Стараясь не делать резких движений, она повернулась к источнику звука. Не разобрать было, кто там, но этот «кто-то» был очень близко. А потом… То тяжелое, что придавливало ее сверху, шевельнулось. Рука! Всеблагий, да это же огромная, тяжелая ручища!

Дани взвизгнула и, взбрыкнув, скатилась на пол. Ее оставили в одной нижней сорочке, понятно, для чего. Все мысли куда-то разом делись, остался только страх, мерзкий, лишающий силы, царапающий внутренности ледяными когтями.

Среди шкур заворочалось нечто огромное.

Перед глазами снова замелькала серая тряпка приближающегося обморока.

Опереться о стену… Только подальше, еще дальше…

– Какого темного? – в тишине раскатистый бас ударил по ушам так, что захотелось зажать их.

Да и вообще, оглохнуть, ослепнуть, умереть… Лишь бы только не то, для чего ее сюда притащили.

Зашуршало, зашевелилось во мраке, а в следующий миг с магкристалла сдернули покров.

Дани забыла, как дышать. Судорожно хватая ртом душный воздух, она смотрела – и не могла отвести взгляда – от того, как с ложа с ворохом шкур медленно поднимается мужчина.

Его образ, похоже, намертво впечатался в сознание: огромный, состоящий из одних бугрящихся мускулов. Широкая грудь, густо поросшая черными курчавыми волосами. Всклокоченная короткая борода, и такие же спутанные волосы, из-под которых угрожающе блестят темные глаза.

Самое ужасное, он был в одних бриджах, и вот они-то очень красноречиво обрисовывали каждый дюйм его мощных бедер. Выразительная выпуклость ширинки довольно красноречиво намекала на то, чего бы ему на данный момент хотелось.

«Умереть, – юркой рыбкой мелькнула мысль, – лучше сдохнуть. Вот для чего я здесь».

Несколько мгновений он молча взирал на Дани, а потом вздохнул, уселся обратно на кровать и похлопал рядом с собой ладонью.

– Иди сюда.

– Н-нет. Лучше убейте, – она замотала головой.

Мужчина еще раз вздохнул, тряхнул головой, отбрасывая назад спутанную шевелюру, и Дани его узнала. Это он был там, в проулке, когда на нее напали.

– Дурочка, – сказал он, – я тебя не трону, не бойся. На тебя смотреть жалко, не то что предаваться радостям любви.

– З-зачем я… здесь? – слова с хрипом выползали из горла, и дышать было невообразимо тяжело.

– Зачем? – он пожал плечами, – я ж говорю, мне тебя жалко стало. Отогнал своих крысят. А ты была такая неподвижная, такая холодная, что пришлось тебя греть.

Дани с сомнением посмотрела на медведя. Потом на ворох шкур. Неужели правду говорит? Затем все же выдохнула:

– Я… не верю вам. Крысы никого не жалеют.

Он вздернул широкую бровь.

– Отчего же? Тебе вот повезло.

– И что ж вы, у своих дружков такой лакомый кусок отняли? – она горько улыбнулась.

– Во-первых, – медведь ухмыльнулся, – они мне не дружки. А во-вторых, я много чего могу себе позволить, цыпленочек. Ты даже не представляешь, насколько оказалась везучей.