Ольга Вольска - Сокровище двух миров

– Меня выгнали, – хрипловато сообщил он. – Поэтому радуйся, я ночую у тебя, старик.

Архонт мысленно застонал. Несмотря на многолетнюю дружбу, сейчас благоухающий винными парами оружейник – последний человек, которого он хотел видеть. Друзья знают, когда не следует путаться под ногами. А лучшие друзья тем паче не припрутся к вам накануне романтического свидания и не потребуют немедля распить с ними бутылочку контрабандного саке. Вернее, мы ожидаем от лучших друзей именно такого понимания. Но на деле как раз этим вторые от первых и отличаются – полной беспардонностью. Рид с Виктором были лучшими друзьями, но архонт все-таки сделал вялую попытку перейти в первую категорию.

– А может, вы помиритесь и ты переночуешь дома? – неуверенно промямлил он. – Я… э-э… гостей жду.

– О, вот она черная неблагодарность! – театрально вскинув руку ко лбу, патетически возмутился Виктор. – Я столько лет у тебя безвозмездно плакательной жилеткой работал, а ты отказываешь мне в крове и сочувствии!.. Что за гости, кстати? – тут же абсолютно нормальным голосом поинтересовался он.

Ответить Рид не успел – в дверь снова позвонили. Байкер проворно обернулся и резко распахнул створку. На пороге, сжимая в руке помело, стояла Лисса, одетая в черную накидку и ведьмовскую остроконечную шляпу.

– Конфеты или жизнь! – звонко провозгласила она, взмахивая бархатными полами. Под накидкой обнаружились элегантное кожаное мини и чулки в красно-белую полоску. – Ой… – Девушка смущенно вернула плащ на место, с опозданием поняв, что дверь открыл не Рид. – Добрый вечер, господин Кипелов, а почему вы…

– Господин Кипелов уже уходит! – Архонт попытался вытолкать байкера за дверь.

– Эй, я не собираюсь ночевать под забором! – Виктор цеплялся за стену, пытаясь сдержать рвущийся наружу хохот.

– А что случилось? – полюбопытствовала архивариус.

– С Радиславой поссорился, – соизволил объяснить байкер. – И меня выставили за порог без права возвращения, по крайней мере на ближайшую ночь. А она сейчас небось сидит посреди комнаты, обняв подушку, и рыдает, проклиная жестокосердного меня и не желая принимать моих покаянных извинений.

– В одной старинной шотландской рукописи мне довелось прочесть, что если между влюбленными происходила серьезная размолвка, то юноше полагалось спеть так называемую песнь примирения, – задумчиво протянула Лисса, замечая, как вытягивается в недоумении лицо Рида, слушавшего эту ахинею. Девушка тут же показала взглядом: «Свою хваленую эрудицию тебе лучше оставить при себе. Конечно, если ты хочешь поскорее спровадить друга домой». – Указывалось, что средство это безотказное, а текст песни прилагался. Думаю, я смогу его вспомнить. Не на шотландском, конечно, а перевод…

– Как? – Брови Виктора рванулись вверх. – Петь? Мне? Нет… Увольте. Вот уж чего Господь не дал, так это голоса! А Рада – она же менестрель! У нее голос… слух… После моего вокала она меня точно пришибет. Нет!

– Вы хотите помириться? – с напором осведомилась Лисса. Виктор утвердительно кивнул. – Тогда придется петь. Другого способа нет.

Байкер обреченно вздохнул. Похоже, деваться некуда. Архивариус выудила откуда-то из складок накидки блокнот с карандашом и принялась писать текст.

– А поскольку традиция шотландская, то и выглядеть ты должен соответственно! – В голове архонта мгновенно оформилась идея, как избавиться от костюма. Знаменитая шкодливость Виктора, как выяснилось, оказалась заразна.

Будь байкер полностью трезв, он бы никогда не согласился на эту бредовую идею с пением и уж точно не позволил нарядить себя в килт и гольфы. Но тот роковой глоток из отданной Эриком бутылки все же сделал свое черное дело, затуманив мозг и частично отключив соображение…

И посему через пять минут по улице в сторону собора Святого Матиаша бодро двигался вполне узнаваемый до пояса, если не считать берета с помпоном, оружейник специального отдела Виктор Кипелов, затянутый в потрепанную косуху. А вот ниже пояса по улице шел очень даже шотландец в красно-зеленом килте и выглядывающих из-под берцев белых гольфах с кисточками. Кожаные штаны, которые байкер ни в какую не пожелал оставлять у Рида, болтались на плече. Прохладный ветер неприятно обдувал голые ноги. На ехидное замечание архонта, мол, килт положено носить без белья, байкер ответил, что шотландцев у него в роду никогда не водилось, а значит, мужская честь его семьи не пострадает. Впрочем, даже несмотря на оставленное белье, честь все равно мерзла, и поэтому расстояние до собора Виктор преодолел в два раза быстрее обычного…

Очутившись перед своей лестницей, он все-таки попробовал обойтись без пения.

– Рада! Радислава!.. Прости ме… Кхм… – Байкер запнулся. Уж как-то очень нетрезво звучал его голос.

Ответа на столь пламенный призыв, впрочем, не последовало, и оружейнику ничего не оставалось, кроме как подняться на площадку перед дверью и приняться за поиски отданного Лиссой текста.

Словно на беду, заветного листка нигде не нашлось. Байкер принялся лихорадочно вспоминать слова. Как же там было-то?.. Но вместо шотландской песни память подкидывала только воспоминания о том, что у менестрельки очень симпатичные ушки, особенно когда они, чуть тронутые изменением, вытягиваются на манер эльфийских. И тут нужные слова пришли как-то сами собой. Виктор смущенно откашлялся и хрипловато затянул:

Вдохновение, навеянное воспоминаниями об ушах, иссякло, песня закончилась. А изменений не предвиделось никаких. Дверь по-прежнему оставалась закрыта. Байкер с минуту посверлил ее выжидательным взглядом, после чего тяжело вздохнул и опустился на доски, упершись в дверь спиной с явным намерением заночевать пусть и на пороге, зато родном. Тут створка резко распахнулась, и не ожидавший ничего подобного Виктор провалился спиной вовнутрь. Над ним, уперев руки в бока, стояла Радислава.