Вячеслав Бакулин - Некроманты (сборник)

Женщина коснулась пальцами лежащей поверх простыни ладони с синими венами, сжала руку. Не отпускать. Единственное, что она может – не отпускать. Словом ли, мыслью… Она наклонилась ниже, закрывая глаза, прижимаясь щекой к щеке.

– Останься тут. Пожалуйста. Ты ведь можешь. Ты сильный, ты самый сильный из всех, кого я знаю. Тебе есть ради кого жить. Останься.

Веки мужчины приоткрылись. Агата вздрогнула, отстраняясь, всматриваясь в него. Взгляд Марека скользнул по ее лицу, по глазам с мелькнувшей в них безумной надеждой. Губы неожиданно улыбнулись, словно мужчина увидел сон. Очень хороший, добрый сон. Тот единственный, который хотел увидеть. Веки сомкнулись.

И Агата застонала. Еле слышно. Впиваясь ногтями в собственную кожу.

– Марек… родной мой… прости. Я не успела.

– Мисс Линделл, – позвали ее от двери. – Вам пора.

Она кивнула, медленно поднялась и пошла к выходу из палаты. В окне показалось и тут же скрылось небольшое слово с солнечной шерсткой.

Похоже, на улице опять собирался дождь, и небольшой садик при госпитале оставался пустым. Была занята только лавочка в дальнем краю, у самой ограды.

– Ты подглядывал, Живчик? – спросила Агата, почесывая найденыша за ухом. Тот виновато опустил глазенки. – Значит, все видел сам. Видел его… Я не знаю, что делать. Просто не знаю, Живч…

Она вдруг замолчала, подняла слово на руки, рассматривая со всех сторон. Ну да, точно. Серые крапинки на боках превратились в полосы, а на хвосте прорезалась отчетливая изумрудная полоска.

– Да ты же оформился! – воскликнула Агата в удивлении. – Ты теперь глагол! Ты… Жить. – Она опустила слово на скамейку. Уставилась так, будто впервые видела. – Жить. Как символично.

Отвернувшись, сделала глубокий вдох.

– Надо же, вот как бывает. Жаль, правда, что ты не то слово, которое может мне помочь. Ты ведь не имеешь понятия, как оживлять людей. Не имеешь понятия…

Она вновь резко умолкла. И вскочила на ноги с такой стремительностью, что едва не вывихнула лодыжку.

– Живчик, вот же оно! Господи, оно все время было рядом. Моя теория. Я слепая курица! Вы можете перерождаться: глаголы в деепричастия, наречия в предлоги, а еще… в понятия. Так? Вы не умираете, вы становитесь понятием. Превращаетесь из материального в абстрактное. И тогда где-то исчезает Исцелившийся, но выздоравливает человек. Пропадает вечно крутящаяся возле порога Удача, но кому-то крупно везет. Растворяется в метафизическом, например… Оживление, и тогда может ожить…

У Агаты горели щеки, дыхание с хрипом вырывалось из горла. Она стояла, сумасшедшими глазами уставившись на слово. И вдруг плечи ее поникли, сверкавший в расширенных зрачках огонь начал затухать.

– Но если вы и делаете все это, то лишь по собственному желанию, да? Добровольно. Мы никак не можем вас заставить. Иначе давно бы уже научились.

Она снова опустилась на лавочку, сжимая пальцы до белизны на костяшках. Потом спрятала лицо в ладонях, тело принялось раскачиваться вперед-назад, будто принадлежало кукле-неваляшке. Женщина раскачивалась все сильнее и сильнее, пока наконец Живчик не перепрыгнул к ней поближе и не дотронулся лапкой. Агата вздрогнула, замерла. Осторожно опустила руки, вздохнула, успокаиваясь.

Слово приподнялось, указывая носом на больничный корпус, затем лапой – на себя. И снова – на здание и на себя.

– Ты… поможешь мне? – неверяще переспросила Агата.

В ответ новорожденный глагол спрыгнул на землю и засеменил ко входу в госпиталь, время от времени оборачиваясь, мол, идешь ты или нет? Агата вскочила и кинулась за ним.

– Ты поехал со мной не случайно, так ведь? Ты все знал. Но ты точно этого хочешь? Если спасешь Марека, то сам… тебя больше не станет.

Живчик не обернулся.

Агата, спотыкаясь, бежала за словом. «Значит, если Марек… если он не поправится, Живчик даст ему новую жизнь. А если…»

Додумать она не успела. Во двор въехал крытый брезентом фургон, из грузового отсека выскочили несколько человек в военной форме и потянули за собой носилки с ранеными. На помощь к ним уже спешили медсестры.

– Что тут?

– Огнестрельные, осколочные. Военкора сильно зацепило, вон, под простыней лежит, его бы к хирургам скорее.

Что-то заставило Агату затормозить на полном ходу и посмотреть туда, куда указывал солдатик.

Носилки. Мужчина на них. Измазанное копотью лицо, русая челка, прилипшая к покрытому испариной лбу, правая рука соскользнула вниз и висит плетью.

Сердце сбилось с ритма.

– Итон…

Агата замерла на миг, затем бросилась к носилкам – понять, убедиться, – споткнулась, упала на колени, разбивая их в кровь. Снова вскочила, не обращая внимания на боль, но в дверях уже было не протолкнуться. Женщина еще успела увидеть, как Итона несут по коридору – где-то там были операционные.

Шел дождь. Серый, унылый. То едва накрапывая, то изо всех сил барабаня по крышам. Мокли скамейки в саду, прятались под козырьком крыши ласточки.

– Я договорилась с медсестрами, – тихим, невыразительным голосом произнесла Агата, разглядывая плитки пола. Возле (не в открытую, все же это была больница, в сумке) примостилось слово. – Они скажут. Про обоих.

В госпитале все шло своим чередом: спешили куда-то с озабоченным видом врачи, медсестрички, сбиваясь стайкой, хихикали над чем-то и разбегались в разные стороны, бродили по коридорам выздоравливающие пациенты, тоже объединяясь во временные коалиции, в основном по признаку болезней и ранений. Агата сидела. Иногда подносила к глазам книжку, чтобы хоть как-то отвлечься, но после пятиминутного созерцания одной и той же страницы, закрывала ее. Наконец из ближайшей двери вышла женщина в белом переднике. Агата встала. В тот же миг в дальнем конце коридора появилась еще одна медсестра.

Агата посмотрела на первую. Та вздохнула, опуская глаза. На вторую. Та остановилась, покачала головой.

Несколько секунд Агата не двигалась, затем вышла из здания во двор. Слово выбралось из забытой сумки и поскакало за ней.

В самом заброшенном углу больничного садика Агата застыла, лицо было мокрым от падающих сверху капель. Она опустилась на колени, свернулась в маленький холмик. Задышала часто-часто, словно вокруг нее внезапно исчез воздух. И вдруг… вскинула голову к небу и закричала. Беззвучно, неслышно, на едином бесконечном выдохе.

– А‑а-а-а‑а!

Живчик прильнул к ней всем телом, пушистая шерстка намокла, обвисая желтыми сосульками.

Агата кричала. Она кричала, пока этот выдох не закончился. А потом, упираясь ладонями в землю, села прямо на влажную траву и привалилась к ограде. Слово прижалось к ней сильнее.

«Тик-так», – предупредили где-то в здании больничные часы.

– Кого? – спросила женщина, еле шевельнув губами, будто с трудом проталкивая звуки через горло. – Кого, Живчик? Марека? У него семья и дочь. Но Итон тоже… – Она перевела взгляд на слово. – Я не могу, Живчик. Я не могу выбрать. Не потому что не имею права. Просто… не могу.