Вячеслав Бакулин - Некроманты (сборник)

Смерть, которая перечёркивала всю прожитую жизнь.

– И что нам таки теперь делать? – вновь спросил Лазарь Моисеевич.

– Искать! Вы знаете, где он жил?

– Нет, но знает Клархен…

– Клархен, – обратился к ней Полковник, – я сейчас сделаю нехорошую вещь – я обшарю карманы Ноэля. Но по-другому никак нельзя. Нам нужен ключ от его дома. А вы пойдёте и осмотрите там всё. Не потому, что мы с вами хотим засунуть нос в его личную жизнь, а потому, что нам нужно знать, что же продолжает держать Ноэля на земле. Женщины обычно внимательней мужчин относятся к подобным важным мелочам.

Клархен сжала губы и молча кивнула. Продолжала молчать, даже когда ей в ладонь лёг простой стальной ключ со скрученной проволочкой вместо брелока.

– Лазарь Моисеевич, вы пойдёте в городской архив и постараетесь выжать из архивисток всё, что касается жизни и работы Ноэля в Южной Пристани. Я в вас верю, не зря же вы полжизни морочили людям головы в цирке.

Лазарь Моисеевич тонко улыбнулся. Он нисколько не обиделся. Работать на публику он действительно любил. Может, поэтому в своё время, имея блестящие способности, не стал учиться дальше и карьере учёного или преподавателя предпочёл жизнь циркового артиста?

– Я останусь с Ноэлем и уговорю Урсулу потерпеть его ещё немножко, – продолжал Полковник. – Главное – отсадить его в самый тёмный угол, чтоб никто не подходил и не задавал вопросов. Впрочем, вряд ли кто-то подойдёт… Встретимся вечером, здесь же.

Они взглянули друг на друга: старые люди, знакомые много лет, коллеги, прошедшие бок о бок по неровной дороге жизни и благополучно добравшиеся до самого конца. Трое магов на пенсии: военный, иллюзионист и словесница.

– Вы увидите, мы ещё сделаем Шерлока Холмса как бычок креветку, – заключил Лазарь Моисеевич, застёгивая поношенное драповое пальто. – И пусть хоть кто-нибудь попробует сказать, что мы ни на что не годимся!

Они вернулись, когда солнце перекочевало на другую сторону улицы, а в кафе уже собрался народ. Ноэль и Полковник теперь сидели в самом дальнем углу под пыльной веерной пальмой, которая росла в деревянной рассохшейся кадке. Света здесь было слишком мало, и Полковник подозревал, что пальма давно и незаметно перешла в то же пограничное состояние между жизнью и смертью, что и бедолага Ноэль. «Интересно, – подумал он, – проводил ли кто-нибудь исследования активного посмертия на растениях?»

Полковник пил капучино – уже третий раз за день. Вредно, конечно, но иначе он бы заснул. Перед Ноэлем тоже стояла чашка. Изредка Полковник махал рукой кому-нибудь из знакомых, но никого не звал подойти.

Телевизор за стойкой бубнил новости, молодёжь галдела, обсуждая чьего-то начальника. Компания в углу, сдвинув два столика, азартно резалась в какую-то игру – их традиционно приносили сами же посетители и оставляли на полочке у входа. Несколько ребят за стойкой пили пиво. В углу напротив Полковника ужинали парень с девушкой, откровенно влюблённые друг в друга.

«И мы ведь такими были, – подумал Полковник с неожиданной горечью. – Молодыми, весёлыми, влюблёнными. Вся жизнь была впереди. Все дела, все дороги. Горы готовы были свернуть – и ведь порой сворачивали. Казалось, что так будет всегда… А потом оглянуться не успели, как пришла старость. И что мы имеем в итоге? – спросил он себя, невольно копируя интонации Лазаря. – Остывший капучино и мёртвого приятеля для компании. Очень мило, я извиняюсь».

Первой вернулась Клархен. Повесила на спинку стула сумочку, сняла жакет и перчатки. Уши и кончик носа у неё покраснели от холода.

– Нашли что-нибудь? – просил Полковник.

– Паспорт. И ещё это, – она положила на стол старую, с помятыми уголками фотооткрытку. На ней был снят стоящий у пирса корабль: четырёхмачтовый барк со спущенными парусами. Корпус выкрашен в белый цвет, и на правом борту чётко видны большие чёрные буквы названия.

– «Арион», – пробормотал себе под нос Полковник.

На задней стороне открытки выцветшими чернилами было написано: «Ноэлю от Павла на память». И больше ничего. Полковник поднялся, подошёл к стеклянной витрине кафе и только при ярком солнечном свете смог прочесть мелкие буковки печатных данных – открытка была довоенная. Тридцать девятый год.

– У него дома – целый музей парусников, – сказала Клархен, когда он вернулся на место. – Картины на стенах, книги, открытки, модели… Больше всего изображений «Ариона». Открытка, например, лежала на столе, прямо посередине. Знаете, так кладут какие-то важные вещи… записки, визитки, ключи… Чтоб не забыть. Чтобы всегда на виду. Я даже не подозревала, что у Ноэля была такая страсть к парусным кораблям.

Полковник кивнул. На Ноэля они старались не смотреть – обоим казалось, что они обсуждают присутствующего здесь человека, а не покойника, и было неловко.

– И ещё я нашла это, – она протянула Полковнику свёрнутый вчетверо тетрадный листок в линейку. Листок был пожелтевший, потёртый на сгибах.

– Что это?

– Стихи. Я думаю, это его стихи.

Полковник развернул и прочёл строки, написанные мелким, острым почерком:

– Насколько знаю, он работал магом на рыболовном флоте. Холодильники на траулерах заговаривал, двигатели… – сказал Полковник удивлённо. – А оказывается, всю жизнь грезил парусниками и неоткрытыми землями, писал стихи… Как мы всё-таки мало друг о друге знаем!

Клархен кивнула.

– Очень тяжело входить в квартиру без хозяина, – внезапно добавила она. – Всё равно что в чужую душу лезть. Кто знает теперь, чем были для него эти вещи! Кто скажет, как он жил! И кому до этого есть дело!

Глаза её за круглыми стёклами очков – покрасневшие, выцветшие от возраста глаза – сильно блестели.

– Не плачьте, Клархен, – вздохнул Полковник. – Такова жизнь. И потом, нам есть до него дело. Когда у человека остались друзья, это уже говорит о том, что жизнь он прожил не зря.

Клархен шмыгнула носом, достала из сумочки большой носовой платок, отороченный кружевами, и некоторое время сидела, уткнувшись в него лицом. Полковник тем временем пролистал паспорт Ноэля.

Ноэль Леру, двадцать третьего года рождения, место рождения – город Марсель, прописка в Южной Пристани недавняя – но это потому, что паспорт новый. Непонятно, сколько же лет на самом деле Ноэль прожил здесь. И никаких подсказок, что же марселец забыл на южной окраине России и что такое важное не успел сделать при жизни.