Ольга Громыко - Год Крысы. Видунья

Мальчик заметил подругу, сердито погрозил ей, но из огорода все равно вылез. Прокрался вдоль стеночки к двери, воровато придерживая завернутую на животе рубашку.

– Ты что, Муха же нас убьет! – ужаснулась Рыска, когда Жар торжественно высыпал добычу на покрывало. Женка каждый вечер пересчитывала спелые ягоды и грозно обещала, что, если с утра будет хоть на одну меньше, – порки не миновать.

– Так ведь про белые она ничего не говорила, – рассудительно заметил воришка. – А они тоже вкусные, сла-а-аденькие…

– Краденое сладким не бывает!

– Ну, фначит, буфу дафитфя гойкими. – Мальчик запихнул в рот сразу две клубничины, только-только начавшие розоветь с одного бока. – Умм…

Девочка нехотя попробовала одну ягоду. Твердая и кислая, немножко похожа на сливу. Лучше бы в лес за черникой сбегали.

– Столько добра перепортил, она ж могла еще вдвое вырасти, – упрекнула Рыска друга.

– Ага, и достаться Пасилке с сестрами! Ну уж нет, – хорохорился Жар, скрывая досаду: он-то хотел порадовать подружку.

– Слышишь? – внезапно насторожилась девочка.

– Что?

– Бубенцы звенят! Кажется, хозяева возвращаются!

– Шутишь?! – не поверил друг. – Они ж только к ужину собирались, до города-то десять лучин пути. Что они, по темноте ехали?

Конец спору положил громкий стук в ворота и незнакомый встревоженный голос:

– Эй, хозяева, отворяйте! У нас тут человек помирает, помощь нужна!

Дети кинулись к лестнице. Растолкать храпящих в каморе батраков оказалось делом непростым: Жар слышал, как они возвращались уже после первых петухов, [10] В полночь. дурацки хохоча и спотыкаясь. Одно место вообще пустовало.

Когда толпа взъерошенных, злых мужчин вывалилась из сеней, у ворот уже стояли Фесся и дедок, ругаясь с незваными гостями.

– Да вы кто такие будете-то?

– Люди, разве не видно?!

– Люди разные бывают!

– Да свои мы, свои! В Копытье живем, поросят в город на продажу возили!

– Давай туда! – Жар схватил подругу за руку и потащил в противоположную сторону, к сараям. С колоды на низенький курятник, с курятника на крышу свинарника, а оттуда видно, что делается и по эту сторону забора, и по ту.

Перед все еще запертыми воротами стояла телега-двупряжка, но меж оглобель почему-то была только одна корова, неловко вывернувшая шею из-за перекошенной упряжи. Гостей оказалось трое: рослые усатые мужики в пыльной потрепанной одежде. У одного из носков лаптей выглядывали пальцы с черными ногтями, другой кутался в наброшенную на плечи дерюгу. На телеге лежало что-то длинное и неподвижное.

Пришельцы раздраженно уверяли, что они не разбойники. Батраки не сомневались, что разбойники именно это бы и говорили.

– Езжайте вон дальше по дороге, там веска будет!

– А ежели наш друг вот-вот помрет?!

– Нам труп в доме тоже не нужен! Пустишь во двор какую-нибудь холеру, сам потом месяц не отмоешься!

– Да где ж он холерный – раненый! На нас самих возле яра разбойники напали, всю выручку отняли. Шанек отдавать не хотел, так они его ножиком…

– Тетя Фесся! – неожиданно подала голосок Рыска. – Пустите их, пожалуйста! Они правду говорят.

– Ты что, их знаешь? – удивился Жар.

– Нет… но знаю, что не врут! – Девочка змейкой соскользнула с крыши и побежала к воротам.

Батраки вняли не то детскому гласу, не то совести и ворота таки открыли. Гости окриками и пинками (скорей, пока хозяева не передумали!) заставили усталую корову тронуться с места и затащить телегу во двор. Убедившись, что на ней действительно лежит раненый человек, а не куча мечей под тряпьем, хуторяне подобрели. Фесся побежала будить Муху, дедок, вроде как знавший толк во врачевании, послал детей за теплой водой и чистой ветошью.

Копытинцы расселись на песочке под стеной дома, не веря, что их мытарства остались позади. Батраки вынесли им остатки вчерашней гулянки: полкувшина крепкого, на меду и грибах, кваса, несколько кусков хлеба и копченую баранью ребрину. Гости жадно набросились на угощение, охотно отвечая на расспросы:

– Ага, на вчерашней ярмарке. По сребру ушли, они у нас хорошие были, подрощенные. Себе бы оставили, да побоялись, что не прокормим: неурожай же, лучше до весны на картошке просидеть, чем неделю мясцом побаловаться, а потом зубы на полку. Чего в городе не заночевали? Так в кормильне становиться дорого, с приличных улиц стража гоняет, а в трущобах боязно. Мы, как расторговались, сразу домой и поехали. Разложили лагерь возле Ледышкина яра, только каша сварилась – выходят из кустов. Мол, отдавайте кошели, добрые люди, – пришли люди злые…

– А много их было? – с тревогой спросила Муха. До яра всего-то семь вешек, если там разбойники завелись, могут и сюда добраться.

– Человек восемь. Может, еще кто-то за деревьями прятался, Саший их знает.

– Беглые каторжане, бывшие тсецы или просто шваль с оружием? – деловито уточнил здоровяк-бородач, в прошлом и сам посидевший, и послуживший в тсарском войске, и помахавший мечами на свой наемный риск.

– Какое там оружие! – горько сплюнул ограбленный. – Босота с дубинами и ножами, у одного только сабля была, еще с войны, видать: трофейная, саврянская, и держал ее как ту же дубину. Сами трусили, кабы нас побольше было… Шанек узнал одного, по имени к нему обратился…

– Я его тоже потом вспомнил, – поддержал другой гость. – Это ж скорняк из Малых Лодок.

– Точно! – хлопнул по колену приятель. – Щетиной только зарос, как вепрь, и на левую ногу охромел. А я-то еще думаю: вроде голос знакомый…

Надрывно застонал раненый, которого переворачивали на здоровый бок. Люди примолкли, прислушались. Дедок что-то там ворковал, уговаривал. Фесся помогала, поливала водой из ковшика, осторожно отдирала присохшую к ране тряпку.

– А Малые Лодки-то сгорели, – шепотом напомнил третий, самый несловоохотливый копытинец.

– Да ты что?! – изумилась женка. – А мы и не слыхали…

– Сгорели-сгорели, дочиста. Под утро полыхнули, когда все спали. Видать, за день солома на солнце прожарилась и тлеть начала. Ну а там искра за искрой… Ни одного дома не осталось, изгородь и та обуглилась. Половина народу в дыму задохнулась, даже проснуться не успели. Особенно дети и старики.

– И давно это было?

– Да уж с месяц назад, когда самая сушь стояла.

– Накануне Кайнова дня, – уверенно добавил второй. – Я, помнится, еще подумал: вот те лето начинается…

Батраки молча – кто с ужасом, кто с черным торжеством – переглянулись. Именно в ночь перед Кайновым, первым летним днем, над хутором шел купленный у путника ливень. Мог ли он потушить Малые Лодки? И не полыхнуло бы взамен Приболотье? Или сгорели бы обе вески, а дождь спас от пожара лес, кто знает?

– Людей грабить – все равно не выход, – нарушил тишину Цыка. – Мог бы, как мы, в батраки наняться.