Екатерина Воронцова - Леди и Некромант

Ричарда от вида этакой красоты мутило. Или от голода? Или вообще от жизни поганой, беспросветной. Почему-то именно сейчас было невыносимо жаль себя, причем сразу за все прожитые годы. Был бы бабой, расплакался бы.

Бабой Ричард не был.

А потому принятое волевое решение подлежало исполнению, пусть и черствый хлеб в горле застревал, а ветчину, судя по запаху, есть было вовсе опасно для жизни. Ничего. Ричард и не такое едал. Ветчиной его не проймешь.

Эта же… Оливия-можно-Ливи… имя дурацкое, сама тоже идиотка… откуда только взялась? Порхает бабочкой… цветочки поправляет в вазе.

На кой им, к Проклятому, цветочки?

– Худой роже и зеркало негоже, – заметил Грен, который за девицей наблюдал с явным удовольствием.

– Что?

Мудрость подгорного народа ускользала от понимания Ричарда.

– Лопнешь сейчас от злости.

– Так заметно?

Грен усмехнулся.

– Нет ли вошки, нет ли блошки – один червячок, да и тот золотой…

Значит, заметно.

И что с того? Ричард имел полное право злиться. Эта девица… откуда она вообще взялась? Домоправительница. Знал он таких, прости Фрада, домоправительниц. Сначала они домом правят, потом и хозяевам на шею садятся. Пары дней не пройдет, как перед этой будут они ходить строем и руки перед едой не то что мыть – вылизывать.

А Ричарду с грязными, может, вкуснее.

Нет, он отдавал себе отчет, что злость его иррациональна, что ничего-то плохого пока не произошло и, возможно, не произойдет, но вот… вызывала она раздражение.

Глухое.

И гнев праведный.

Чем? Ричард призадумался. Горячая еда – это благо, которого они ввиду собственной косорукости были лишены, как лишены порядка и чистой, не говоря уже о целостности, одежды… и действительно стоило бы нанять кого-то…

…кого-то попроще.

В деревне там. Или в трактире. Девку покрепче и, главное, без иллюзий относительно своей роли здесь. А эта… благородные лайры – а у нее на лбу большими буквами написано, что особа оная благородней некуда – не чинят рубашки простым горожанам.

Или не простым.

Ладно, с Тихоном она, допустим, уживется. Он – существо беззлобное, ко всему альвин, а альвинов лайры любят трепетной платонической любовью, ибо модно. Грен… подгорцев любить сложнее, но он способен поддержать беседу и прическу сделать. А значит, будет сочтен по- лезным.

Ричард же…

Он вцепился зубами в бутерброд.

Да он скорей сдохнет, чем позволит себя выдрессировать. Хватит. Уже один раз поддался, и второму – не быть!

– Значит, – ветчина комом ухнула в желудок, – пара часов до Ормса?

– Чудак покойник: умер во вторник, в среду хоронить, а он поехал боронить. – Грен лишь тяжко вздохнул. – Ричард, не дури, а? Сам не хочешь, дай другим жизни порадоваться.

– Да радуйтесь, всех Богов ради… мне кое-что выяснить надо… ты вообще не забыл, куда и зачем мы едем?

И последовавший вздох стал лучшим подтверждением того, что Грен не забыл. Да и как подобное забудешь?

…сейчас Ричард не мог бы сказать точно, когда именно появилась эта идея. Сначала она ему самому показалась в достаточной степени безумной, чтобы раз и навсегда выкинуть ее из головы. Вот только выкидываться идея не пожелала. Она возвращалась, сначала во снах, потом и наяву, заполоняя паузы дневных переходов, заставляя думать и передумывать.

Раз за разом.

И в конце концов Ричард сдался.

Что он терял?

Год работы в императорской библиотеке? Благо за прошедшие после выпуска семь лет он сумел скопить неплохой капитал и мог позволить себе отпуск.

Квартирку в Белом городе.

За чертой обошлось бы дешевле втрое, но ему хотелось исполнить студенческую мечту.

Полный пансион.

Благообразная вдова-хозяйка. Мансарда. Кресло-качалка. Сад с белыми розами и хризантемами. Тихие улочки, махонькие ресторанчики. Неторопливое течение жизни в сени императорского дворца. И главным развлечением – сплетни.

…слышал ли Ричард о бароне Лемштейн, который, поговаривают, женился, но исключительно, чтобы этой женитьбой перекрыть иные слухи, о своей любви вовсе не к женскому полу. Какой кошмар, верно? И если так, то жену, бедняжку, жаль… или не жаль? Она из обедневшего рода, а Лемштейны богаты. Только и говорят ныне, что он ей на свадьбу ожерелье преподнес сапфировое с камнями, каждый с яйцо размером. Гусиное.

Нет, сама хозяйка не видела, но люди врать не станут…

…или вот маркиза Гольденберг в срочном порядке отбыла. Дом ее выше по улице, такое белое здание с колоннами. И шесть розовых кустов, все разного цвета – сущая безвкусица. Сразу понятно, что происхождения маркиза простого. Ни одна урожденная лайра не будет высаживать розовые кусты разного цвета. А она, сказывали, в молодости была диво до чего хороша, вот и умудрилась увлечь беспечного маркиза. Тот даже помолвку разорвал с достойнейшей особой, родителей ослушался и вот теперь пожинает плоды собственной беспечности. Маркиза-то не просто отбыла, а говорят, в тягости она, и отец ребеночка – вовсе даже не маркиз, но Сам… кто? Естественно, Император! Она ведь его фавориткой была… да, была, но теперь вряд ли вернется… почему? Не позволят… герцогиня Орисс де Вильо…

Да, конечно, та самая!

Вы имели честь быть знакомы? Чудесно! И она действительно столь хороша, как о том говорят? Ах, знакомство давнее, и вы ничего не слышали?! О, она вышла замуж года четыре тому. Об этой свадьбе долго говорили. Ее отец приказал во всех трактирах угощение выставить. И на площадь бочки с вином выкатывали… а на невесте было платье из живых цветов.

Альвинийская магия.

И Император, увидев невесту, сказал, что ей быть главным украшением дворца…

Слушать это было невыносимо.

И сам Белый квартал вскорости встал поперек горла. Чистые тротуары. Мощеные улочки. Императорская гвардия. Дамы с собачками.

Дамы собачатся, но вежливо, одаряя друг друга сомнительной свежести комплиментами. Весь этот мир был искусственным, накрахмаленным, как воротничок рубашки. И в этой его крахмальной чистоте Ричарду места не было.

В этом мире знать не знали об упырях.

Какие упыри, милостивые Боги? В приличном обществе об этом говорить не принято. И о жорлах. О костяных червях. О стаях грызл, после которых не остается ничего живого. О бродячих курлицах, полуразумных и тем опасных…

В этом мире было безопасно.

Уютно.

И потому виделась в глазах вдовы, пусть и вынужденной сдавать комнаты постояльцам, а все одно обеспеченной, плохо скрываемая жалость. А еще недоумение – как вообще возможно стало, что подобные Ричарду сущности – вряд ли она вообще считала его человеком – нарушают покой его?

Плевать.

Идея, в тишине и благости Белого города, разрослась. Ожила. И обросла плотью фактов, подтвержденных хрониками. Стоило порадоваться, что звезда некроманта – изрядно потемневшая и обзаведшаяся парой-тройкой собственных шрамов – открывала полный доступ к Большой Императорской библиотеке. И не только к ней. В белокаменном здании, где разместилась Гильдия некромантов, Ричарда тоже встретили вполне любезно.