Андрей Зиначев - Живые, пойте о нас!

— Значит, катера все же подходили? — обрадованно перебил его Зорин.

— Да. Но один из них погиб.

Зорин взял бинокль, который протянул ему комиссар, взглянул на отчетливо выделявшуюся мачту затонувшего катера.

— Выход один, — сказал Петрухин, — продержаться до ночи, а там собрать всех, заново попытаться очистить берег от гитлеровцев. Думаю, катера повторят свой подход. Будем держаться. Отступать нам некуда.

— Держаться так держаться… — невесело отозвался Зорин.

— Как в Александрии, товарищ комиссар, есть связь? — спросил политрук Ефимов.

Что мог ответить Петрухин Ефимову? Уже несколько часов ждал он, что удастся хоть одному человеку прийти со стороны Александрии. Там высадилась рота десантного отряда.

Сперва связные сообщали оттуда о ходе боя. Последний из них сегодня ночью добрался до развалин одного из фонтанов, где залегли бойцы Петрухина. Трудно было понять предсмертный хрип израненного, истекающего кровью бойца:

— За стеной… танки… патронов нет…

Вот и все, что передали по цепи комиссару.

Петрухину казалось, что там, за стеной, отделяющей Нижний парк от Александрии, немцы вводят все новые и новые силы. Оттуда слышались разрывы снарядов, треск пулеметов.

— Положение в Александрии необходимо уточнить, — сказал комиссар.

— Разведка! — окликнул Вадим Федоров краснофлотца с полоской на бушлате. — Давай кого-нибудь в парк, что за стеной. Надо выяснить обстановку.

Круташев, старшина разведгруппы, подполз к Федорову. Лицо его было жестким. Стараясь, чтобы его услышали, он кричал:

— Кого-нибудь? А где они, эти «кто-нибудь»?! Не знаю, может, в парке где, может, в воде — рыбу кормят… Сам пойду…

Круташев исчез за деревьями. Вадиму Федорову было тяжело. Он подумал: «Даже имени этого парня не знаю. Может быть, больше не увижу его. Не успел доброго слова сказать вслед…»

Александрия, так же как и Нижний парк, с самого начала боя стала местом ожесточенных схваток десантников с гитлеровцами. Здесь группа моряков вела бой не только с передовым охранением немцев, но и с подкреплением, брошенным на помощь войскам в Петергофе.

В парке Александрия были размещены гитлеровские зенитные батареи. Чтобы подавить их и воспрепятствовать подходу подкреплений, балтийская авиация налетала сюда несколько раз. Фонтаны черной земли, густой дым, окутывавший кроны деревьев, мешали нашим летчикам разглядеть, где сражается десантный отряд.

Балтийские истребители, летчики 71-го авиаполка КБФ не раз вылетали на поиски моряков десанта.

Временный аэродром размещался тогда рядом с морским кладбищем.

Командующий флотом Трибуц, пригнувшись, вошел на КП командира полка Коронца.

— Ну и пристанище ты себе избрал!

Место для КП было и впрямь странным: каменный склеп семьи какого-то отставного адмирала, с рельефом Нептуна и атрибутами флота — изображениями штурвалов и якорей.

— Зато прочно, Владимир Филиппович, — откликнулся Коронец. — Предки строили на совесть!

Военная обстановка, быстро меняющаяся, напряженная, мало соответствовала этой обители вечного покоя.

Самолетов в полку было немного. Это отсюда по нескончаемой боевой тревоге поднимались на защиту родного Кронштадта Коронец, его заместитель Михайлов, летчики Абрамов, Губанов, Королев, Мачабели, Боровских, Киренчук, будущий Герой Советского Союза Батурин.

Три девятки «чаек» против многих десятков фашистских «юнкерсов» и «мессершмиттов». Трудно тогда приходилось балтийским летчикам. И все же они с успехом вели ожесточенные воздушные бои.

Постоянно смещающиеся море и небо, огонь зениток, карусель своих и вражеских самолетов, отчаянная воздушная дуэль…

— Кого пошлем в разведку на Петергоф? — спросил командующий авиацией Краснознаменного Балтийского флота Самохин.

— Предлагаю себя, — сказал Михайлов. — Я хорошо знаю Петергоф, служил там с тридцать четвертого.

Командующий дал «добро».

И тогда Михайлов в паре со своим ведомым ушел в разведку. Пренебрегая опасностью, «ястребки» летели над парком на бреющем, так низко, что чуть не задевали башенку готической Капеллы. Самолеты шли на предельной скорости. Немцы открыли по ним беспорядочную стрельбу.

Если бы черная стена дыма над Александрией рассеялась, Михайлов, может быть, заметил бы, как несколько моряков отделились от деревьев и бросились к расположенному на холме рыжему кирпичному дому.

Это была группа десантников во главе с Николаем Мудровым. Они выбивали гитлеровцев из укрытия, когда над ними стремительно пронесся самолет.

Александрия пылала. Весь район, как установили летчики, был основательно укреплен фашистами.

Вот промелькнули маленькие фигурки немецких солдат возле батарей. «Чайка» пронеслась так низко, что фашисты не могли поразить ее. Дальше летчик заметил немецкие танки.

Где же моряки?! Как дать им знать о надвигающейся опасности?

Внизу показались хорошо знакомые майору Михайлову дома примыкавшего к Петергофу поселка.

И тут па берегу летчик заметил несколько прижавшихся к земле моряков.

Они были неподвижны. Борис Иванович и сегодня не знает, живых он видел или убитых. Однако помнит твердо: на бушлатах виднелись белые полоски. Летчик знал — такие пришивались на одежду разведчиков десанта.

Огонь с земли усилился. Самолет снова прошел над Александрией, но там уже никого не удалось заметить.

Вернувшись на аэродром, летчики доложили об увиденном.

Такова была одна из воздушных разведок…

Недавно мы получили из Симферополя письмо от одного из славных летчиков-балтийцев Николая Губанова, последним вылетавшего на поиск десанта. Губанов полетел туда же, где был до него Михайлов.

«Лечу на высоте 10–15 метров, с креном, иначе ничего не увидишь. Самолет мой избит. Бреду, не лечу. Возвращаюсь, докладываю: моряков нет.

— Есть! Слетай еще.

Полетел с Абрамовым, прикрывавшим меня. В Александрии увидел тела убитых. Вернулся, доложил.

— А сколько их там?

— Не знаю…

Пошел в третий раз. Подсчитал: их было девяносто восемь. Больше мы туда не летали».

А Мудров с товарищами в это время продвигался вдоль парка вверх. Его глаза запечатлевали все — и широкую луговую поляну, где не укрыться, и ручей, из которого они с жадностью напились.

На подходе к желтому строению на холме (это было одно из дворцовых зданий — Коттедж) стояла огромная, не тронутая огнем липа. Если бы Мудров взобрался на ее вершину, он бы, возможно, обнаружил и то, что так отчетливо видел из кабины своего самолета летчик. Бронемашины и немецкая пехота, брошенные на подкрепление петергофскому гарнизону, уже пересекли шоссе, продвигались в глубь парка.

Короткое затишье. И моряки, притаившиеся в воронке у векового дерева, решили перекусить.